Воспоминания
Кондратьевой Надежды Егоровны
(1933-2017 гг.)

Кондратьева Надежда Егоровна родилась в самое голодное время – в 1933 году, в деревне Уварово. Она поведала о том, что сохранилось в её памяти об этих голодных довоенных годах, что происходило на Уварово во время и сразу после немецкой оккупации.

(Видео о деревне Уварово и Якушкиных здесь (135Mb, 19:00)

Надежда Егоровна рассказала:

Мне отец рассказывал, что до революции рядом с нашей деревней Уварово имели свои поместья, свои дома два барина. Они были братьями. Один барин жил в сторону Саньково, – метров 800 от нашей деревни был его дом. А у другого барина поместье было в сторону Дубков (не в самих Дубках, а ближе к Уварово). Дома их были деревянные, но построены основательно, добротно, ставились они на войлоке. Это ж барин! [1*] Одного из братьев звали Иван Дмитриевич. Люди они были состоятельные, у них был капитал. Они делали чистый дёготь и переправляли его за границу. Но, как заварушка началась, господ этих как ветром сдуло. Дома их разобрали. Помещиков уже не было, домов их не было, а название за местностью сохранилось: барский сад и Дубковский сад.

Раньше на Уварово мельница была в деревне, две лавки было, богатеи там лавки имели. Перед войной мельница уже не работала. И лавки закрылись, лавочники уехали куда-то. У лавочников была и земля, и сады, и деньги. Но с революцией их дело закончилось. Полей было много на Уварове. Земля была справная, ухоженная, хорошо родила. Деревня была большая, людей жило много, даже сапожная мастерская была. Дед, сапожник, остался и после революции: сапоги шил, на это и жил. Он нам родственником доводился – старший брат моей бабушки.

Кузнецовы на Уварово

Отец мой (1910 года рождения) и дед работали на лесозаготовках в Подмосковье в районе Уваровки, жить на что-то надо было, а земли у них не было. Дедушку моего звали Василий Ильич Кузнецов - его всегда называли только по имени отчеству. Отца звали Егор. Когда в Вязьме построили железнодорожный узел, отца забрали работать в депо в Вязьму.

Раньше в Уварово была кузница. В ней кузнецом работал мой прадед. Кузнец, дед Илья славился на весь уезд. Если он что делал, то была игрушка в руках. К нему ехали как богачи, так и бедняки. Работал он даже ночами, так много было заказов. Василий Ильич был в семье старшим сыном. Было у него ещё три брата. Два брата умерли во время раскулачивания, когда пошла продразвёрстка. Их подвели под «твёрдое задание». Одного ночью выслали с семьёй из деревни, два года он жил на поселении. Жили они впроголодь, плохо, заболел брат, а когда вернулся, то и умер. И ещё один брат не пережил этого времени.

Колхоз имени Куйбышева

Сначала колхоз организовали в Саньково. Наши туда ходили работать. В Саньково был такой Спиридон Тимофеевич [2*]– мужик здоровый, смелый и крепкий, он властей не боялся и не позволял у крестьян отбирать всё имущество. Он говорил, что надо оставлять имущество колхозникам, пока колхоз не получит урожая, а не забирать всё подчистую.

А у нас, например, наш дедушка Василий и его брат дедушка Холомей, у которого было 5 человек детей, жили вместе. На две семьи у них было две коровы и две лошади - одна лошадь нормальная, а вторая лошадь – так себе. Одну корову отобрали и лошадь забрали. Как жить после этого такой большой семье? В колхоз надо было отдать и лошадь, и сбрую на лошадь, и телегу, и плуг, и борону. Правда, последнюю корову не забирали в колхоз, оставляли, чтобы было чем детей кормить. Потом вызвали нашего дедушку Василия Ильича и уговорили быть председателем. Дед Василий Ильич тоже никого не боялся, он тоже был и смелый, и сильный. У нас организовали колхоз имени Куйбышева. В Алферово был колхоз имени Стаханова, в Куракино – имени Урицкого. Было это приблизительно в 1934 или в 1935 году. Время было очень голодное. Когда мои родители поженились, они не были единоличниками: отец работал в Вязьме, в депо, а мать работала в Саньково в колхозе. В Саньково были ясли. Туда меня мать и сдавала, пока сама была на работе.

Дорога Москва-Минск

Помню, как строили дорогу Москва-Минск. В Уварово был песчаный карьер. Туда пригоняли заключенных, строивших эту трассу. Они лопатами грузили песок на машины. Через Куракино машины возили песок на трассу. Вначале трассу укладывали камнями. Каменоломня была в Акжели, в сторону Городища.

Нехорошие люди на Уварово

В деревне нашей был один нехороший человек, такой был продажный, поганый человек. Звали его Никифоров Михаил, по прозвищу Зюляй. Он был доносчиком, поэтому люди его опасались. Даже сын родной его ненавидел, такой он был плохой человек. Сыну стыдно было на люди выходить. Ещё у нас был Боцонок такой – бандит, хулиган. Мой отец его не боялся, с колом его встречал. Бандитов много было, и в Куракино они были, с оружием ходили, их боялись. Однажды этот Боцонок решил отобрать деньги у одного мужика Бориса, который заработал их, кладя печки. Пришёл к нему в дом и стал требовать деньги у хозяйки Насти. Бориса дома не было в это время. Боцонок этот был здоровый такой, еле в дверях помещался – двинул он по дверям, с петель их сорвал. Но женщина, хозяйка, тоже была сильная, высокая. Она подумала: мне всё равно смерть от него принимать, да ещё и детей подавит. В доме топор лежал. Как схватила женщина этот топор и по черепку ему и дала. Он тут и рухнул. Она закричала, а соседи видели, что Боцонок к ним пошёл, уже к дому бежали. Настя перепугалась, что её в тюрьму посадят. Но все люди были ей благодарны, что она избавила их от такого человека. Потом все вспоминали, как Настя расправилась с бандитом. Такая смелая оказалась. Но войну ни Настя, ни её дети не пережили. В войну эта Настя помешалась – может от голода, и умерла. И дети её умерли. Боцонка убили – сразу тихо стало, не стало воровства, люди бояться перестали. Ну, и в Куракино бандитов пошерстили, стало спокойно.

1941 год

Начальником станции Алфёрово был Николай Ларионов, Коля Рябой его все звали. Он отца уговорил перейти стрелочником на станцию. До этого отец работал в Вязьме, иной раз пешком до работы добирался. 1 мая 1941 года моя мама родила девочку, к этому времени нас уже двое у неё было. А 22 июня 1941 года война началась. Бомбёжки начались, страшно стало. У отца была бронь, как у железнодорожника, его на войну не взяли. Мне было семь лет уже, пора в школу идти. Школа была в Куракино, её и уваровские строили, и куракинские. Однажды мы были в школе, и началась бомбёжка. Мы – я и ещё одна девочка, забежали в овин и спрятались от бомбёжки. Нас стали искать, чуть с ума не сошли, не могли найти. Мы вылезли из овина, – кто ругает, кто говорит: «Перестаньте их ругать, малы они ещё, не понимают, испугались». Больше в школу меня не пустили после этого случая. Поэтому учиться я начала только в 10 лет, когда немца прогнали.

Весь колхозный скот угнали в Горьковскую область. Перед приходом немцев кладовые были полны хлеба. До войны было так: урожай снимают и вначале везут в заготовку, государству сдают. А потом, что остаётся, делят по трудодням. Дед Вася и его кум дед Ваня, да ещё двое стариков порешили хлебушек ночью людям раздать. Так за ночь и раздали, а Зюляй и не знал об этом. Потом стали прятать, закапывать в ямки. И картошку закапывали.

Наши отступали, немцы на мотоциклах пёрли, гусей били, незнамо что творили. У кого корову забротают, уведут, у кого поросёнка.

Оккупация

Пришли немцы, народ собрали, надо было выбирать старосту. Этот самый нехороший Зюляй пёрся в старосты. Он бы погубил всю деревню! Поэтому жители выбрали себе в старосты Кириллова Ивана Кирилловича. Мой дед называл его кум Ваня, они друзья были. Человек он был добрый. В деревне нашей тогда остались одни женщины – мужиков на фронт забрали, и старики, которым по 50 лет было. Кум Иван сильно не хотел идти в старосты, говорил, что его в тюрьму сажают этим. Но мой дед и женщины - все его уговорили. Дед ему сказал: «Если в тюрьму посадят, то я пойду вместе с тобой».

Была корова спрятана от немцев. Когда корова задумала телиться, она ревнула. А Зюляй взял, да и подослал немцев. Корову отобрали, хозяйке досталось колом по спине. Когда Зюляй умер (а умер он от тифа), никто не огорчился, даже его родной сын не огорчился.

Десантники-парашютисты

На деревню Бель в 1942 году, уже при немцах, высадили десантников. От деревни Бель через Григорьеву будку была дорога. Те десантники через эту будку шли на Уварово. Армия Белова долго билась в районе Белого Берега [3*], и эти десантники туда направлялись в качестве подкрепления. Наши дед Иван и дед Вася собирали продукты по деревне, кормили десантников, а потом провожали их дальше, за Городище. Эти ребята потом письма присылали. А один написал бумагу деду и старосте, что они помогали им и кормили их. Правда, дед эту бумагу затерял.

Немцы подолгу у нас не задерживались – у нас кругом лес, а они его боялись. Это уже после войны луга делали, лес вырезали. Партизаны иногда наведывались, тоже еда им надо была.

Лагерь военнопленных на станции Алфёрово

На станции Алфёрово был лагерь военнопленных. В лесах ловили лошадей. Мама ночами рубила это лошадиное мясо, тёрла картошку и делала котлеты. Папа и другие, кто работал на станции, эти котлеты носили военнопленным. Не всякая охрана допускала, но папа уже знал, к какому охраннику можно подойти, чтобы покормить военнопленных. Некоторые разрешали.

Когда фронт пошёл назад, на запад, наша речка стала красная, кровавая. Смотреть было страшно! А колодцев в деревне не было. За речкой был Серафимин колодец, – мы тогда туда стали за водой ходить, в речке уже воду не брали. Страх, что было! Убитых было вокруг много, и в лесу, и везде! В нашу речку впадает ручей, что из-под Высоцкого течёт, и с болот в лесах вода в ней собирается. Потом ходили, где только находили убитых, там и закапывали. Вот как.

«Немцы стали все дома жечь»

Немцев погнали, они стали все дома жечь. У мамки в пазухе маленькая девочка была, которая родилась 1 мая 1941 года, - она ещё грудная была. Мамка умоляла немца: «Не жги, дети ж малые!». Немец сам вынес из дома стол, выкинул койку, но знаками объяснил, что не может не жечь, мол, приказ есть приказ. Тогда мать девчонку маленькую мне на руки кинула, а сама бросилась выносить из горящего дома вещи. В это же время немцы всех молодых девок стали угонять из деревни. У нас на печке в тулупе лежала тёткина падчерица Фрося – прятали её от немцев, чтобы не угнали в Германию. Как мать умудрилась её в окно прямо в тулупе выкинуть, да ещё и в снег закопать? Ума не приложу...

«Сидим мы на пепелище…»

Был март месяц. Сидим мы на пепелище: с Саньково бьют по Куракино, с Куракино бьют по Саньково. Это всё над нами летит. А мы сидим, как будто, так и надо – столько у нас было ума! Саньково было под немцами, Куракино освобождено уже было, а у нас, в Уварово, ещё бегали туда-сюда. Деда нашего отступающие немцы хотели расстрелять. Мы его обступили, мама наша стала умолять, чтобы его не трогали. Но времени у них уже не было, они быстро убегали за речку в сторону барского дома. Хорошо их гнали. Под горкой к Куракино уже наши русские были. Не тронули они деда. В Саньково много домов разрушили артобстрелом, много мирных людей пострадало.

Староста Кириллов Иван Кириллович

У деда Вани, у старосты, было четыре сына на войне. Два вернулись нормальные, третий пришёл без правой руки. После войны он работал проводником в поездах, женат был, троих детей имел. А четвёртый сын, Сёма, погиб, сгорел в самолёте.

 

Немца прогнали, а всех старост, полицаев вызвали в Бессоново. И нашего старосту деда Ваню повели в Бессоново под конвоем. Дед мой шёл рядом с ними полдороги, уговаривал, чтобы не забирали кума Ивана, что вся деревня бумагу напишет, чтобы отпустили его. Не отпустили, конечно, увели.

Тогда дед Василий Ильич в деревню вернулся, кое-как бумагу написал, он был малограмотный, мальчишка-шестиклассник ему помогал. Собрал баб в количестве 10 штук во главе с грамотной Домной и сказал им: «Идите в Бессоново, просите освободить Ивана». Бабы согласились, потому что деда Ивана они сами выбирали в старосты, он им только хорошее делал. И мать моя Аксюта пошла. Она хоть и неграмотная была, зато сказать в защиту могла, не побоялась бы. Что толку от грамотного, если он молчать будет?

Домна пошла прямо к начальнику просить за деда Ивана, бумагу ему протянула, что дед Василий Ильич написал. А ровно в это время в Бессоново пришла похоронная на сына деда Ивана, Сёму, который в самолёте сгорел. Начальник тут и сам смекнул, что что-то не то они делают. Говорит он тогда деду Ивану: «Поднимайся, иди домой». А дед Иван, пока от Уварово до Бессоново дошёл, у него ноги опухли, он и подняться не мог. Начальник тогда и говорит: «Ну, женщины тебя и на руках отнесут».

Так бабы отстояли своего бывшего старосту. Дед Иван всю дорогу до Уварова с ними ковылял, благодарил: «Бабоньки, милые, я вам буду косы бить, грабельки делать, всё вам буду делать, что попросите». Про сына он тогда ещё не знал. А узнал только тогда, когда домой пришёл.

Ещё три дочери у него было. Одна до сих пор жива, живёт в Зимнице. Хороший был человек дед Ваня и прожил долго. Мой дед умер гораздо раньше деда Ивана, ещё война шла. Тифом заболел и умер. На него и свалилось много. Два брата его в коллективизацию умерли, у них дети остались – помогать им надо было. Дочка у него была меньшая в Ленинграде. Во время блокады она погибла с двумя детьми. Перед войной эта дочка шестимесячного мальчика своего привезла к деду. Коля его звали. Он у него во время войны жил. Когда дед и баба умерли от тифа, Коля к нам прибежал, у нас жил.

«Остались мы без крыши над головой»

Остались мы без крыши над головой. Стали окопы копать, в землю лезть. Сверху дровами закладывали – у нас дрова остались. Папа на день с работы отпросился, помог крышу накидать. А потом мама уже сама всё делала. Отца забрали в армию. Сначала отправили в штрафбат, за то, что при немцах работал на железной дороге. Но нельзя же было не работать!

Немцы укрепились на Днепре, никак их оттуда не могли выбить. Стали идти через нашу деревню беженцы с западных деревень, где бои шли. Идут, на постой просятся. А мы-то в земляночке! Тут полили дожди. Мать не могла отказать. Понабились к нам люди – полный, полный окоп!

Госпитали

У нас в лесу стали делать полевой госпиталь [4*]. Была у нас роща к югу от Уварово в сторону железной дороги – лес добротный, хороший. Военные лес выпиливали, госпиталь строили, а мы сучки потом собирали, чтобы топиться ими. После госпиталя остались какие-то лоскутья вроде современного рубероида. Мама эти лоскутья собирала, крышу ими крыла, а потом опять землёй сверху закидывала. Наша крыша не протекала, а у других протекала.

В Уваровском госпитале наши уваровские не работали. Там свой персонал был. Четыре наших женщины работали в другом полевом госпитале, который был между Куракино и Высоцким. Они там самую грязную работу делали, бинты стирали.

После госпиталя остались кое-какие постройки деревянные, бани, например. Дедушка опять был председателем. Он иногда к руководству госпиталя за помощью обращался. Уже коров в деревню, в колхоз пригнали. Из госпиталя к нам за молоком приходили. А потом у госпиталя свои коровы появились.

Уваровский госпиталь был на окраине леса, поле немного захватили. Рыли там же могилы и складывали умерших в них рядами. Может, человек пятьдесят там было захоронено. В Куракино тоже на опушку леса вывозили погибших и закапывали.

После войны решено было все могилы собирать в братские. И могилы при госпитале, что южнее Уварово был, решили перенести. Стали эти косточки перезахоранивать в Лукино, обелиск там устанавливали. И вы думаете, что? Забрали их? Создали комиссию, Карпенкова была председателем. А потом рассказывали, что одну могилку раскопали, набрали в мешочек, в одной руке понесли. А остальные могилы так и остались там. Ещё потом бригадиру нашему с бабами пришлось эти могилы засыпать! Так они и лежат там до сих пор. А там пятьдесят-шестьдесят могил!

Тиф

Когда фронт пошёл назад, на запад, наша речка стала красная, кровавая. Смотреть было страшно! А колодцев в деревне не было. За речкой был серафимин колодец, – мы тогда туда стали за водой ходить, в речке уже воду не брали. Страх, что было! Убитых было вокруг много, и в лесу, и везде! В нашу речку впадает ручей, что из-под Высоцкого течёт, и с болот в лесах вода в ней собирается. Потом ходили, где только находили убитых, там и закапывали. Вот как.

Была у нас фельдшер Анастасия Филипповна. Она была на войне, но её демобилизовали по ранению. Её округа была Саньково, Федино, Уварово, Зимница, Дубки, Высоцкое, Алфёрово, Кононово – всю эту округу она обслуживала одна. Когда она шла с Зимницы, с Федино, она всегда к нам заходила, чтобы передохнуть, воды попить. Мама старалась её накормить, чем могла. Но и нам Анастасия Филипповна очень сильно помогла. Людей от тифа умерло очень много. Болезни не могло не быть, так как кровь по реке текла, убитые по полям и лесам валялись. Трясла малярия, катал тиф. Анастасия Филипповна посоветовала, чтобы мы собирали можжевельник в лесу, а потом прокуривали его каждый день на заслонке в печке, чтобы дымок был в доме от можжевельника. И что вы думаете? Помогло. Ни наша мама, ни мы дети, три девочки – ничем не заболели, ни тифом, ни малярией. А дед и баба заболели и умерли. Они отдельно жили.

Снова в школу

Пошли снова в школу. Начальная школа была в Куракино. Десятилетка была в Голочёлово. Я помню, ещё до войны, из деревни Бель пять ребят ходили в Голочёлово в школу, чтобы десять классов закончить. Хорошо они учились. Ребята были такие высокие, стройные, красивые. Только школу закончили – их на войну и забрали. Двое из них на войне погибли, а двое калеками вернулись.

После войны класс у нас был большой, много переростков было. Учительница наша Мария Фёдоровна Щепелевская заболела и умерла – то ли от тифа, то ли от голода. Трое деток у неё осталось сиротами. У неё две сестры были: Надежда Фёдоровна и Александра Фёдоровна. Немного поучила нас Надежда Фёдоровна. Потом прислали к нам попову дочку с Третьяково. Она грамотная была, но учительницей не была. Мы так с ней намучились! Ничему нас она не научила! А потом пришла к нам Екатерина Илларионовна, тут всё и наладилось, начали мы учиться.

С нашей учительницей Екатериной Илларионовной мы ухаживали за могилками, которые остались на месте госпиталя в Куракино, ходили их убирать. А потом про них все забыли. Забыли, что там был госпиталь, что там есть могилы. Как-то приехал из Калининграда человек, просил указать место, где его отец похоронен. Он знал, что госпиталь находился между Куракино и Высоцким. Вот тогда военком приехал, памятный знак поставили на этом месте. Так они там и покоятся.

Отец Кузнецов Егор Васильевич

Отец Кузнецов Егор Васильевич воевал на 1-ом Украинском фронте. Был командиром взвода, награждён орденом Боевого Красного Знамени, медалью за отвагу. Участвовал в боях за Прагу, был представлен к награждению за эту операцию, но так и не получил этой награды, с войны сильно домой спешил, не до наград было. Привёз 18 благодарностей. Под Ковелем его ранило, 15 суток он без сознания находился, но выжил, домой вернулся. Нам похоронную тогда прислали. Дедушка наш как раз тогда и заболел тифом, да так больше и не встал.

Вот как это было. Добра было мало.

Егор Васильевич Кузнецов и его семья

---

(записано 10 января 2010 года)