Материал страницы был обновлен 24.06.2020 г.

Воспоминания
Сергеева Виктора Филипповича
(1928-2010)

---

О деревне Азаровка Таратоновского с/c (16 км от Алфёрова, 10 км по прямой)

Прошлому должно найтись место в будущем

К сожалению, с нами нет уже ни Виктора Филипповича Сергеева, ни его жены - Александры Ивановны (в Алфёрове для всех - тёти Шуры). Но остались их воспоминания.
Написанное живёт дольше...

Для увековечивания памяти Виктора Филипповича Сергеева на Алфёровском сельском доме культуры в 2013 году была установлена мемориальная доска в его честь.

Виктор Филиппович Сергеев родился в деревне Азаровка Таратоновского сельсовета, которая находилась в 400 метрах от трассы Москва-Минск – три километра по трассе за Якушкино в направлении Вязьмы и направо.

Напоминанием о войне в нём оставались осколки. «Во, на память ношу»,- показывал Виктор Филиппович: «Один осколочек выскочил, а другой – в руке, сидит до сих пор».

В 1943 году он пошёл работать молотобойцем на Алфёровскую МТС. Потом закончил курсы трактористов в Красном под Смоленском. Работал механизатором всю свою жизнь.

Виктор Филиппович рассказал: «Солдаты были, как овечки, если они были без командиров. В первый день приехали к нам немцы – семь человек по трассе на велосипедах. Никто не стрелял, ничего... Приехали в нашу деревню Азаровку. У нас был старик Макар в деревне. Он в первую мировую был в плену у немцев. Один немец поднял бинокль – смотрит вокруг, по лесу водит, глядит. Макар к нему подходит: «Пан, как дела?». А тот в ответ: «Нихьт понимаем». Я как сейчас это помню.

И смотрим: из леса выходят наши солдаты, с оружием. Идут, ружья на плечи, руки кверху. Сколько их было? Взвод, рота? Я пацан был, не понимал. Винтовки свои они побросали в колодец. Наверное, они и сейчас ещё там, в этом колодце. Немцы, 6 человек поехали на велосипедах к Вязьме, а один немец этих солдат погнал к Смоленску. А потом уже, часа через полтора, смотрим, не от трассы, а от железной дороги, от деревни Семёновская, из леса выезжают на конях – повозки здоровые такие! – впереди машина навроде уазика нашего. На машине красное полотно, и фашистский знак на полотне. И самолёт вокруг ходит, ходит, разведчик был такой – «кукурузник» с кривыми ногами. Сбоку танк идёт. Народ собрался, стоит. Немец один на мотоцикле подлетает: «Русь! Яйца, масло!». И по газам к трассе! Немец до трассы доехал – назад повернул. Летит, и к танку. Танк развернулся – он не по дороге, а по полю шёл. Подъехал к колодцу, где винтовки были набросаны. Покружился, покружился, всё сровнял, и дальше поехали.

Немцы у нас остались на ночь. У нас хлеб уже был убран. Амбары все были зерном забиты. Двери долой! Коней туда, в зерно! Курей! Гусей! Крик! Прудочек у нас был небольшой, гусей было много. Немцы бьют, гуси с перепугу в прудок! Немцы прудок этот окружили, гранатами бросают в гусей! Пчёл вёдрами воды заливают! Свиней режут! Больших не брали, а только какие подростки были.

«Разные они тоже были, эти немцы...»

Я вот помню, у нас над домом немцы рацию повесили. Стояли тогда в нашем доме немцы в серых шинелях.

Мамка говорит (отца у меня с трёх лет не было): «Что делать?! Поросёнка зарежут!!!». У нас был такой дядя Яша – один мужик остался в деревне. Иди, мол, к дяде Яше, попроси поросёнка зарезать. А как? Немцы же всё равно услышат. А давай, говорит, мы ему золы в мешок насыплем и на голову ему оденем, чтобы он не кричал. Я нашёл штык от русской винтовки. Пошёл к дяде Яше. Приходит дядя Яша. Мы схватили этого поросёнка. А мешок с головы поросёнка долой, поросёнок как заорёт! Дядя Яша этот его колет! Немец по дороге, видно, шёл – дверь распахнул. Дядю Яшу этого за шиворот, откинул его в сторону! Свой кинжал вытаскивает, поросёнка этого – раз! Показывает дяде Яше, мол, помоги на плечо закинуть.

Мамка кричит, домой заскочила, плачет, что поросёнка того забрали! А немцы, что в доме были, не поймут, в чём дело, от чего шум и крик. Потом вышел один, увидел, что поросёнка уносят. Показывает – твой, мол, поросёнок, мамка? Мамка говорит: «Ага». Но вот то же ж! Может, не разрешали им грабить? Этот немец подбегает к нашему обидчику, схватил за ногу поросёнка, а тому немецкому солдату в шею, как дал! Тот солдат кувырком! Потом вытянулся по струнке. Подзывает немец, который в нашем доме стоял, нас с дядей Яшей. Отдал поросёнка. Потом ходил, ходил вокруг нас. Поставил около стенки две палки, вытащил из крыши избы солому, показывает – поджигайте, опаливать поросёнка будем. Мы думали, сгорит. Нет, не сгорел, опалили мы этого поросёнка. Пришёл этот немец, принёс два ящика, зелёных таких, из-под русских патронов: «Мамка, мол, схоронь под пол, наши солдаты завтра уедут, тогда возьмёшь». И, правда, поросёночек у нас остался, сами съели. Разные они тоже были, эти немцы…

Оружия было! Иди в любой лес, какого хочешь найдёшь! Правда, кому оно надо?! Тогда боялись его в руки брать. Немцы расстреливали на месте, если у кого видели ружьё. А то в лесу, бывало, офицерские ремни, портупея, пистолеты – то на кусту висит, то в траве валяется... А винтовок этих было! Немцы их не убирали. Так они и валялись. Это только в 42-м году партизаны стали листовки подбрасывать, чтобы оружие собирали. А до этого было – по любой дороге иди и собирай. Обмундирование можно было найти. Особо офицерьё – в гражданское переодевались, а обмундирование своё бросали.

«Армия Белова»

С трассы до сих пор видны разваленные доты возле Азаровки – с правой и с левой стороны от дороги, ведущей с трассы в деревню. За деревней есть еще один дот. В декабре 1941 г. начался прорыв Калининского фронта. Бои шли до марта. Наши войска так и не смогли соединиться, пять километров их разделяло, в марте отступили. Три месяца бились, никакого движения по трассе не было. 200 м от деревни Азаровка, за трассой были наши, а в деревне были немцы. Между Высоцким и Якушкиным было много сожжённой техники на трассе. Наши занимали Якушкино, Никулино, Леонтьево, Изьялово. В Якушкино побыли только одни сутки. Немцы отступили и оставили автобус с водкой. Наши как понапились там! Пришли от Вязьмы три немецких танка и стали расстреливать дома прямой наводкой. А наши сами себя там перестреляли, пьяные были...

Немецкое кладбище в Азаровке

В Азаровке было немецкое кладбище. Хоронили немцев в марте месяце, в 1942 г.. У нас было двенадцать амбаров под одной крышей. Понавозят убитых немцев за ночь в деревню, набьют их в эти амбары. Идёшь по деревне – только ноги торчат из амбаров. Немцы не копали яму, а взорвали котлован. На месте ямы было болото, о чём немцы не знали. Свалили немцы своих убитых в этот котлован. Сколько их там было - их никто не считал. Немцы сами хоронили, никого – ни пленных, ни деревенских не привлекали.

Потом наши пришли. А в апреле все эти трупы повыплыли. Бывало, идёшь по дороге, только носы и животы из болота торчат, они пораздулися. Потом пригоняли солдат, ельник рубили, ельником закладывали и песком засыпали.

Старшина Воеводский

Был такой старшина Воеводский, из московского ополчения. В 1941 году их кинули под Дорогобуж, там их разбил немец. Они поразбрелись, как овцы. Кого в плен взяли, а у кого знакомые были – в зятьи приладились. Три парня к нам в деревню попали – Андрей, Коля и Илья Герасимович Воеводский - пленные. Воеводский в нашем доме жил. Немцы их брали вывозить на санках ночью своих раненых, битых.

Когда нас освободили, их снова взяли в армию, они живые остались. Месяца через два, как их взяли, приехали в нашу деревню краснопогонники. Стали они раскапывать немецкое кладбище. Оказывается, этих ребят, как бывших в плену, наши рассматривали предателями. А они на самом деле вот чем занимались: когда везут раненого немца с поля, то они приладились ему патефонную иголку в нерв в голову втыкать. И немец кончался. 47 человек нашли немцев с патефонными иголками. О дальнейшей судьбе Воеводского ничего не знаю. Слышал только, что в 43-м году он лежал в госпитале в лесу за Семлёвым раненый в голову. Нам передали, что он там лежит. Мы к нему ходили в госпиталь. Выжил или нет – не знаю.

В партизанском отряде

На 17 декабря 1942 года нас семь человек парней из Азаровки назначили угонять в Германию. У нас была учительница Дарья Ивановна – преподаватель немецкого языка (до войны она преподавала и в Кононовской школе). У немцев она была переводчиком в штабе. Она знала все их планы, но при этом имела связь с партизанами. Дарья Ивановна предупредила всех наших родных. Собрала она нас всех семерых в одно время в шаху и увела к партизанам.

Немцы тогда стали отступать, поэтому через трассу было сильное движение, и часовые стояли. Переходили мы в результате через трассу часа три. Ноги у меня были отморожены. Были у меня немецкие сапоги – у них очень тесные подъёмы, ноги натёрли. У нас был такой «груздов сарай» рядом с Вязьмой-рекой. Я идти не мог, ноги болели. Меня оставили в этом сарае. В сарае был убранный лён. Остальные двинулись в Кочетово, где партизаны были. Я один в сарае ночь пролежал. Я как ворочался – холодно было, мне всё больно и больно. Оказалось, что подо мной было два трупа – солдаты были мёртвые наши. А когда утром за мной приехали партизаны, посмотрели – а там два трупа подо льном.

Когда немцы хватились, 17 декабря пришло – а никого нет. Тогда комендант заставил старосту, немцев и тринадцать полицейских – на лошадей и нас искать. Старосты всех деревень все друг друга знали, потому что немцы собирали их, как наши собирали председателей колхозов. В Козулино был староста такой Петя, который у немцев был старостой, а у партизан как партизан числился. Козулино была деревня над Вязьмой-рекой, стоящая на горе. За три километра было видно, если кто к деревне приближается. А партизаны заранее от Петиного дома до леса заложили телефонный кабель. В прирубчике к двору у Пети был телефон. И если что, Петя звонил партизанам, а там уж решали, что делать. Вот он и позвонил, что, мол, облава едет.

Немцы к нему, спрашивают: «Были здесь ребята?». Петя говорит: «Были». «А где они сейчас?». «В лес ушли». «А почему не задержал?» - спрашивают. «А как же я их задержу? Они же вооружённые, их много». Немцы туда, за Вязьму-реку не заезжали, потому что мостов не было. Редко-редко немцы там появлялись – только грабить. И полицаев там не было. Там одни партизаны были.

Петя тех немцев и полицейских в лес направил, а там их уже партизаны ждали: подпилили две ёлки с двух сторон, держали на шестах. Как немцы в лес сунулись, ёлки за ними обвалились, автоматчики выскочили на дорогу. Немцев побили сразу, а полицейских не тронули, в партизанский штаб привели. И старосту туда привели. Староста был из нашей деревни. Со старостой получилось так: его племянник был 25-го года рождения. В армию он не попал, потому что в 41-м году призывников 25-го года рождения ещё не брали. А в 43-м году он уже должен был служить. Партизаны ему и говорят: «Вот, дядя твой – староста. Смог бы ты его убить?». Но человек ещё ни разу не убивал. Как он может дядю родного убить? Но с другой стороны, что он мог против сказать? Поэтому ответил: «Что прикажете, то и выполню». И приказали тогда партизаны племяннику идти рубить тополя около партизанского штаба. А, когда дядя подойдёт – топором дядю и шлёпнуть. Дядю мимо повели, а, когда он с племянником поравнялся, то стал прощаться. А тот и говорит: «Нет, дядя, я не прощаюсь». И топором ему по голове! По косой попал по голове, в глаз, ухо. Топор упал, и племянник тут же по центру без памяти... [1*]

Огонь по своим

Когда нашу деревню освобождали, мы с партизанским отрядом шли с нашими войсками на нашу деревню Азаровку от Белого.

Мамку мою тогда ранило. У нас получилось как: немцы всех гражданских, 90 человек, согнали в одну избу на дальний край деревни. За этой избой был противотанковый ров, наши ещё копали. Когда наши войска пришли, то нас, как местных вперёд к трассе послали и четыре человека солдат с нами. Поглядели – один конец деревни горит. А второй конец ещё стоит. Солдаты подождали, подождали. Мы рядом в кювете лежим. Ну, что, говорят, пошли, никого нет. Только они поднялись, как с пулемёта очередь! И ни один солдат не поднялся. Видимо, пулемётчик немецкий на крыше залёг.

Мы опять назад до Артёмова. Уже с Артёмова снова пошли. Солдаты по полю рассыпались. Смотрим: пых, пых, пых – последние дома в нашей деревне загораются.

Когда зажгли последний дом, где гражданские все были – им деваться некуда, они в эту траншею противотанковую, а из неё - в лес. И немцы туда побежали. Наш разведчик увидел, что немцы в лес бегут. А старики, дети, старухи в траншее пытались спрятаться. Наши поставили два миномёта на конце деревни и давай по немцам стрелять, да и по этой траншее лупить! И только понял младший лейтенант, что по своим стреляют, потому что увидел, что ребятишек из этой траншеи в воздух подбрасывает. Этот лейтенант побежал к миномётчикам, мол, своих бьёте!!!

Я побежал туда, гляжу, сестра тянет мамку, – а у той сквозной осколок в ногу попал! Меня мамка часа три не узнавала...

Вся деревня тогда сгорела, а осталась только изба старосты. Староста строился при немцах. Деревня вся была соломой покрыта, а ему немцы щепой покрыли. Зажигали немцы дома так: немец идёт и с ракетницы стреляет в крышу. Март месяц, одна сторона крыши уже без снега, быстро загоралась. А дом старосты они попробовали – не загорается, скатывается ракета. Тогда немцы высыпали солому из матраса в угол дома и подожгли. Но тут наши быстренько наскочили, успели загасить эту избу. Угол только прогорел. И все мы в этой избе и устроились: на дворе были солдаты, раненые, а в избе были сделаны нары в три ряда. 96 человек жили в этой избе.

Но и эта изба потом сгорела. Около Таратонова трасса была взорвана, её сапёры восстанавливали. Жили они во дворе этой единственной уцелевшей избы. Сапёры готовили себе еду в железной печке. По всей видимости, не потушили огонь. Все были на работе – и загорелось. Сгорела эта изба.

После оккупации

В Издешкове не уцелело ни одного дома. Поэтому райисполком перенесли в Бессоново. В Бессоново уцелел барский дом. Из него потом три дома построили, они до сих пор там стоят. В 1943 году я пошёл работать на Алфёровскую МТС молотобойцем. Меня вызвали в райисполком и отправили в Мордовскую АССР, станция Торбеево, за скотом: одиннадцать баб и нас, ребят, двое. Коров мы гнали в октябре месяце пешком из Мордовской АССР, 120 голов. У нас было две лошади верховых и одна тягловая с телегой. Молоко мы никому не сдавали. Мы, бывало, где скот оставляем на ночь ночевать, три бидона молока надоим. Что раздадим, что останется. Утром сливаем оставшееся молоко в один бидон, на телегу ставим и едем, оно само по себе там болтается – к вечеру у нас масло в этом бидоне сбивается. С неделю так едем – у нас собирается полный бидон масла. А масло было дорогое.

Потом закончил курсы трактористов под Смоленском, в Красном. Отправили на Воровую пахать. Поселился там с матерью на квартире, где и встретил Шуру. Алфёровская МТС обслуживала 12 сельсоветов. Так и работал всю жизнь механизатором. В колхозе на трудодень давали 3 кг. ржи. Мешок ржи стоил 900 рублей. Карточную систему отменили в 1947 г, но денег за работу не платили до 1956 г..

---

(записано 8 ноября 2009 года)

С 1948 по 1952 г. (4 года) служил Виктор Филиппович в армии, в ЦУКАС. До армии успел жениться. Расписались в феврале 1948 г. Свадьба была - человек 10 присутствовали. На тарелочку молодым положили один рубль. С него и жить начали.

И прожили, как в сказке: долго и счастливо,... и умерли почти в один день...