Воспоминания
Головкиной (Кузнецовой)
Натальи Васильевны
(1923 (22?) г.р.)

Деревня Костерешково и округа Семлёва

Где-то в лесах за станцией Семлёво затерялось место, где раньше была большая деревня Костерешково. В этой деревне жила семья Кузнецовых, в которой родилась Наталья Васильевна. Но были ли в её роду кузнецы – ей неведомо. При этом всю свою трудовую жизнь она сама ловко управлялась с кувалдой, ломом и киркой, так как 38 лет отработала на железной дороге. Увидев ныне эту маленькую хрупкую, хоть и очень подвижную бабушку, представить себе её с железным тяжёлым ломом в руках невозможно. А ведь кувалду надо было не только поднять, но и костыль ею забить...

Хорошая крестьянская закалка и твёрдые нравственные принципы помогли Наталье Васильевне не только с честью и достоинством справиться со всеми жизненными трудностями, но и остаться жизнерадостным бодрым человеком в её 94 года.

Наталья Васильевна рассказала:

Костерешково

Я родилась в деревне Костерешково. Фамилия наша была Кузнецовы. Родилась я ещё на участке. Участочек наш был недалеко от Семлёва – километра полтора в лесочке. Деревня Костерешково была в то время разбросана по участкам: километра два друг от друга были участки. Наш участочек считался деревушкой. Домов 20 было тогда в Костерешково.

Папа - Василий Ефимович Кузнецов, мама – Прасковья Леонтьевна (в девичестве Леонова). Из предков знала только старенькую бабушку – папину маму. Мама была из другой деревни. У матери пять детей было. Одна сестра была старше меня – Прасковья Васильевна, с 19-го года. Я была вторая в семье. Брат Степан Васильевич был с 27-го года. Другая сестра - Варвара Васильевна, была с 25-го года. С 32-го года был меньший брат - Виктор Васильевич. Отец наш в 39-м году умер.

Тяжёлая ли жизнь была до войны? Как считать… вот я проработала всю жизнь в сельской местности, поэтому жизнь до войны не считаю тяжёлой. Но, конечно, день и ночь работали… всё сами делали. Сам вспаши себе свой участочек, сам засей… У нас земли было много, три коровы было. Поросята были, овцы. Всё своё. Но налоги мы платили – за землю, за скот. И картошку в госзакупку сдавали. 50 соток было под картошку и под огороды. Что ты сделал, что ты посадил, что ты накопал – это всё твоё. Отхожими промыслами родители не занимались. И папа, и мама только сельским хозяйством занимались. Когда организовали колхоз в 30-х годах, всех переселили с участков - согнали в деревню. Очень большая деревня стала. Колхоз в Костерешково назывался «Большевистский сев». Сначала была деревня Костерешково, потом Осьма, потом «Большевистский сев»…

Церковь наша была в деревне Юренево - на горке. Церковь там была очень большая, очень хорошая, кирпичная. Мама меня водила туда за руку. В 30-е годы церкви стали закрывать. Закрыли и нашу церковь в Юреневе. Много церквей было по округе – в Рыхлове, в Афонасове тоже были церкви до войны. Родители похоронены в Юренево.

До войны я мечтала стать врачом. Мне нравилось перевязывать людей. Папа у меня болел очень долго. У него был ожог локтя. Я его всё время перевязывала и возила по больницам. Отец был верующий и любил ездить по церквам. Я сама управляла лошадью, а папа показывал мне, куда надо ехать. По этой причине я и в Юренево до войны бывала, и в Бунаково, и в Чепчугово. В Чепчугово была хорошая мельница, где работал папин хороший знакомый.

До войны

До войны я управилась кончить семь классов. Ходили мы из Костерешково в школу в Семлёво. Потом я пошла работать в колхоз. Председатель поставил меня временно работать заведующей детским садом, послал меня для этого учиться в районный отдел в Семлёво. Я закончила обучение, год отработала – и война…

«Нас окружили…»

Нас окружили… Мы откуда ждали немца? Мы ждали немца от Смоленска! А они-то пришли к нам с Вязьмы!!! Немцы высадили в Вязьме десант, и мы попали в окружение в октябре 1941-го года.

Думаем: откуда немцы едут?! Мы были дети, бегали, играли… А немцы как поприехали! Как забрались в колхозный амбар! Накормили своих лошадей… сами понабрали, кому где что надо… Вещи у нас они отбирали… У нас в деревне было такое: в одном доме возьмут самовар, поносят, поносят, а потом в другой дом принесут. Поставят: «На, тебе подарок!». Мы отдавали назад, если хозяин объявлялся. Материал тоже раздавали: у кого-то отберут, кому-то принесут…

Тупые они были, что ли? Я не знаю…

В нашей деревне скот немцы не трогали. Мы всё от них прятали. Один раз я пришла с работы, а мама говорит: «Соли нет». Соль-то у нас была, но мы всё прятали. Достать-то нельзя при них… Немцы как раз в это время ужинали. Я говорю: «Попроси у немца». По-немецки мы не знали ни бум-бум. Она пошла просить, а они ей кусок сала дали. А она соль просила. Я взяла этот кусок сала и пошла им знаками показывать, что не сало нам надо, а соль - посолить. Они поняли меня. Но и сало оставили. Немцы не все одинаковые были. Кому какая часть попадётся... У нас немцы тоже всякие были. Один немец стащил у меня фуфаечку – взял, да и понёс… а я – за ним: «Отдай, моя! Отдай, моя!». Потом мне мысль в голову толкнула: «Что ты за ним бежишь? Сейчас обернётся, да и из пистолета выстрелит… и будешь лежать…».

Финны были самые злые. Но различить их было нельзя – форма у всех была одинаковая. Помню, что у нас был поросёночек в хлеве. Я и говорю: «Мама, унесут поросёночка… ». Ай, как приговорила! Унесли…

«Освободители»…

Мы жили с немцами в одном доме. В одной комнате – мы, а через стенку – немцы. На их половине сделаны были нары в три этажа. Так мы ночевали. Они нас не трогали. Постоянных немцев у нас не было. Они менялись. День, два – и дальше, день, два – и уезжают. Немцы у нас в деревне были на лошадях. Наши военнопленные возили их на лошадях. Ну, а куда денешься? Пять человек пленных были в деревне. Где ночевали наши военнопленные – этого мы не знали. В лесу рядом с деревней была большая землянка. Никто не знал об этом до отступления немцев. Маленькие ребятишки туда бегали – стрелять. Женщины накладывали чего-нибудь в корзиночку - кто хлебушка, кто картошечки – как будто дети гулять пошли… Самим-то жрать нечего было. Один военнопленный солдат был в деревне, а председатель колхоза дал ему справку, что он – свой колхозник. Он у нас шил, кому что надо было. Имени я его не помню… мы и не касались таких вещей… мы же были дети.

Немцы называли себя «освободители». Какие они освободители?! От кого освобождали?! Вот так вот, бывало, соберёмся, и рассуждаем на эту тему: от кого они нас освободили? Ладно б, если бы они что сделали хорошего, а то гоняли нас на работу, да и всё…

«Мы шутили с немцами и фулюганили…»

На работу немцы нас гоняли на трассу у Черного. Шли пешком из Осьмы! До станции Семлёво пять километров и потом от Семлёва до Чёрного! Много нас таких было, и моложе меня были… Всех этих подросточков немцы обязали работать. Работать мы обязаны были каждый день. Мы ходили на трассу – песок подсыпали лопатами. А мальчишки горячий шлак носили в вёдрах. Зимой мы снег ходили чистить на железную дорогу. Двух немцев назначали сторожить нас, чтобы мы не взорвали путь. Эти немцы нас не трогали. Мы и шутили, и смеялись с ними…  и фулюганили… Возьмём немца, да и в снег повалим! Два немца с оружием были! Какой-нибудь мальчишка толкнёт его – он в снег и завалится! По первости боялися… А побаловаться-то хочется… А чего они стоят – мёрзнут?!

Расстрел председателя колхоза

Были у нас в Костерешково председатель колхоза Тимофей Павлов и староста – помощник председателя. Председатель был хороший, а помощник был плохой человек. Чухреем его все звали.  В прошлую войну он был в плену у немцев и знал кой-что по-немецки. Вот этот Чухрей надеялся, что немцы пришли совсем. Я прямо скажу: и свои всякие были! Он предал нашего председателя, и немцы его расстреляли.

Что-то немцы задумали, им надо было дорогу от Осьмы зимой  почистить. Тогда снег был по уши. Нас всех - и стар, и мал, повыгнали копать (чистить) эту дорогу до земли! Зачем было до земли чистить, когда они были на санях?! Что им в голову взбрело? Тупые, что ли?!

От Осьмы до Семлёва мы копали эту дорогу до самой земли! И бедный дядя Тимох (наш председатель) тоже с нами копал. Чухрей с ихним переводчиком ходил по деревням. Кто есть дома – выгонял. Да ещё и плёткой! Плёточкой ш-ш-шик! через спинку… больненько! - пойдёшь поневоле, не будешь ждать, пока выгонят.

Кто-то разузнал, что немцы отпускают домой, если кто приболел. Моя троюродная сестрёнка Нюра подговорила меня, чтобы я сказалась больной, а она будет сопровождающей меня домой. Я была очень боевая. Всяк тоже на хитрости шли. Мы с сестрой ушли, да ещё и немцы-почтовики по дороге на санках встретились – нас подвезли. Домой мы не пошли, потому что знали, что будут проверять. В крайнем доме у бабки остановились, залезли на печку и там сидим. В это время зашёл Чухрей. Мы за ширмочкой затаились, боимся. «Ну, попались», - думаем… Но пронесло.

Мы ушли домой, а оставшиеся так и копали до самой станции... Сестра моя с 25-го года тоже там была. Домой уже к ночи разошлись. Немцы сели ужинать. Я стала веником мусор подметать. В это время заходят староста и переводчик. И говорят они, что дяде Тимоху будет «капут» в 6 часов утра. За что капут-то?! То ли верить, то ли не верить?! Вместе с нами работал, за что ему капут?  Чухрей был преданный для немцев. Он был у немцев в плену, поэтому они ему доверяли. Якобы Чухрей донёс, что у дяди Тимоха ночуют партизаны. У председателя действительно ночевали партизаны - он был партийный. Моя сестра иногда оставалась на ночь у своей подруги – дочки дяди Тимоха. И она тоже видела, как ночью на лыжах приезжали партизаны и ночью же уезжали. Мы, молодёжь, спрашивали дядю Тимоха, почему он никуда не уходит? Он отвечал, что невозможно никуда пройти – везде немцы…

И действительно, в деревне видели, как рано утром погнали на расстрел нашего дядю Тимоха. Он был черноволосый, а за ночь успел поседеть… И расстреляли его немцы тогда: ни за что расстреляли дядю Тимоха! Три дня под горкой на морозе лежал! Три дня он лежал, а деревня упрашивала, чтобы его похоронить. Через три дня только немцы разрешили похоронить дядю Тимоха …

После оккупации я и Настя - дочка дяди Тимоха, работали вместе на железной дороге. Мы были с ней одногодки. Однажды вызывают нас в НКГБ. Тогда на железную дорогу только через НКГБ брали. Нам говорят: «Вас вызывают в район, в Путьково». А мы даже и не знали, где это Путьково… Шли пешком по деревням, спрашивали дорогу, так и добрались. Ну, пришли… Оказалось, что Чухрея уже несколько раз забирали, но он каждый раз оправдывался, его отпускали. Мы тоже боялись о нём рассказывать… а вдруг убьёт?! Это было очень страшно…

Уже темнеть стало, а нас всё держат в этом НКГБ… Вызовут, а потом говорят: «Идите посидите там». А нам домой ещё далеко идти… Я и предложила Насте сказать правду, как дело было. И мы рассказали. Только после этого его посадили. Долго его не было, но потом он пришёл. Пришёл домой, три дня пожил и помёр… Видимо, ему тоже там досталось…

Март 1943 года

У нас была лошадь, мы её прятали от немцев в сарае с сеном. Вытащили сено у стены и запихнули туда коня, чтобы спасти от немцев. Когда в марте 43-го немцы стали отступать и стали метаться по деревне, брат Степан (с 27-го года) запряг этого коня и сказал, что он уедет в лес, где есть блиндаж. Он знал, что там много деревенских собрались (и не только из нашей деревни). Брат предложил и мне поехать с ним, чтобы меня не угнали немцы. Так он меня и свёз в лес.

Немцы в это время загнали половину жителей нашей деревни в хлев, а половину в дом на краю деревни. И поставили часового немца – сторожить, чтобы не ушли. И мама моя там была, и сестра там была, и маленькая девочка у сестры была, и брат Витька с 32-го года… Мужчины пожилые были в том доме. Они выбили дверь. Немец испугался и убежал.

Отступают и отступают… дома подожгли в шахматном порядке. Ветра не было. Какие дома подожгли, те и сгорели. Какие не подожгли – те остались. И наш домик остался. Потом жили по несколько семей в одном доме.

Ребятишки, которые собрались в лесу, тоже были любопытные. Бывало, залезут не ёлку – оглядятся вокруг: деревню видно. Потом смотрят: деревня загорелась, дома горят... А мы ж не знаем, что там точно происходит…  У меня какая-то истерика случилась…

Большой овраг был рядом. Вдруг видим, немцы едут на лыжах по оврагу! Проверяли они, не спрятался ли кто в лесу? Двоих немцев убили, а третий убежал. Выехал он на большак с Вязьмы на Семлево, приехал к нам в деревню и рассказал, что в лесу полно жителей. Очень много было народу в лесу. Как открыли стрельбу с дальнобойных орудий по нам! По первости мы стали собираться уходить. Но на лыжах были не все. Куда делся мой брат со своим конём – я не знаю… Паника получилась большая. Один мальчишка мне говорит: «Становись, Наташа, на мои лыжи, поедем вместе». Друг друга мы всё-таки не бросали. Все мы были свои. Рядом начальник станции был Николай. Стал он лыжи надевать и тут – хоп! И лежит уже… С дальнобойного орудия из деревни по нему попали! Убили…

Паника, уезжай кто куда… Мы поехали с ребятами на лыжах в лес к Левыкино. Замёрзли! Жрать хочется!!! Дрожим все! Что в деревне происходит, не знаем… Я как завою! До утра мы сидели в лесу. Март месяц, слякоть уже.  Сидим в лесу под кустиком, рядом с костерком из щепок  – слышим гомон какой-то, разговор… Думаем: «Немцы?». Костёр притушили, боимся, притихли... Оказалось, что это наши прямо по кустам ехали на нашу деревню… на лошадях, по сырости по этой – еле тащатся…

«Лом в руки – и работай!»

Нас освободили, но куда деваться? Посевных никаких нет… Вся наша молодёжь – девочки, мальчики, ушли на путь работать. Лом в руки, норма для всех одинаковая, зарплата одинаковая – и работай! За работу первое время нам давали паёк. Паёк давали только рабочим. На иждивенцев ничего не давали. Моих младших братьев потом взяли прицепщиками в колхозе, трактористам помогать.

28 марта 1943 года мы уже пошли на работу. Безо всяких оформлений, без всего – нас взяли работать. Работали мы так до тех пор, пока не прислали железнодорожный архив. Только тогда с нас потребовали документы. Метрики у меня не было – утерялась. Пошли мы оформляться в район Семлёво. Много нас пошло девчушек и ребятишек. Посмотрели на меня и записали с 23-го года. А фактически – я 22-го года рождения. Год у меня украли. Потом я писала в Смоленск, в архив. Всё отвечали, что архив не сохранился. Много лет прошло, я уже на пенсию пошла – нашлись совхозные архивные документы. Брат, который уехал после войны в Калининград, приезжал искать какой-то свой документ. Оказалось, что наша домовая книга уцелела.

Когда мы пришли работать на железную дорогу, она была полностью уничтожена, смотреть было страшно! Немцы трассу не управились взорвать, а железную дорогу так взорвали, что по три метра рельсы собирали! Пилили – в дугу были скручены... Шпалы носили… Мужчины носили шпалы вдвоём. Девочки – одну шпалу втроём поднимали: одна впереди, а две на палке поднимали шпалу сзади. Наш участок был между Ждановкой и Реброво. Здесь работало три бригады.

Лом, кирка, кувалда, электроподбойка – всем поработала. Кувалду надо было не только поднять, но и костыль ею забить. А электроподбойка какая тяжелая! На переезде работала, сигналистом была, обходчиком. Обходчиком я боялась идти работать – плакала, не хотела… иди в лес ночью – страшно! А сколько шпаны с поездов прыгало! А они только: свись! свись! свись! Ты замрёшь и идёшь… Что смотреть? Дефекты искать или от шпаны прятаться?! Тяжело было. Ящик с инструментами: лапа, молотки, домкрат… его поднять было невозможно! Кишки вылезут! Только трое-четверо могли его поднять. Я работала и обходчиком, и путейцем на железной дороге, и на переезде работала.

Путь – это тяжёлая работа…

«Я понравилась своей будущей свекрови…»

Сестра и брат уехали в Калининград. Я вышла замуж. Сергей Николаевич Головкин 1928 года рождения был мой муж - моложе меня. Моих ровесников уже не было после войны – никто не пришёл…

Сначала я понравилась своей будущей свекрови, потому что работала хорошо. Свекровь ещё до войны работала на железной дороге. Так мы с ним и сошлись. Он был из деревни Орешки. Муж работал электромонтёром в ЦБ связи. Он, отец и мать его работали на железной дороге. Мать его вышла замуж на будку – два километра отсюда была будка на железной дороге. Сейчас ни одной будки нет, а тогда их было много. До войны через каждые два километра был переезд. А чтобы охраняли переезд, строились эти будочки. После войны переезды снесли, а будки так и стояли. В них жили железнодорожники. До Ждановки четыре будки стояло. Хорошая у меня была свекровь – меня любила.

«Наша бригада была лучше всех!»

Мне нравилось и в школе работать, и в колхозе работать, мне нравилось и на производстве работать. Я вообще к труду была приучена. У меня и медалей полно.

Наша бригада была лучше всех. Мы очень старались. Нам очень нравилось, что мы первые! Мы были в почёте! Что значит первое место? Ты получаешь больше других денег, дефектов у тебя нет – путь отличный. Мы изо всех сил старались удерживать первое место, даже нашего бригадира подгоняли.

В околотке было три бригады. В бригаде было по семь-восемь человек. На весь околоток нам дали только две медали. Мы, две девчонки, получили медали за доблестный труд! Эту медаль я получала  в Вязьме в железнодорожном клубе. Моих, с кем я работала в Семлёве, уже никого нет… Одна я осталася…

Впоследствии я могла перейти на работу полегче, но деньги надо были. На железной дороге платили хорошие деньги. Колхозы и вовсе вскоре распались, ничего в деревне не осталось, все разъехались. Колхоз наш был очень хороший – на первом месте по району. А развалился – и всё! Нет ничего… берёзы одни. Нам паспорта не выдавали, у нас выбора не было. Без паспорта – ты куда? Никуда! Как паспорта стали давать, так все и уехали...

Моя мечта стать врачом не осуществилась. Нигде в другом месте заработать столько, сколько на железной дороге, было нельзя. Самые хорошие заработки были на железной дороге. Стаж – 38 лет!

«Закон есть закон»

После войны мы восстановили всё очень быстро. Очень мы торопились. Мне хотелось побольше заработать, детей, внуков обеспечить. У меня внук и внучка, две правнучки. Дай Бог, никогда войну не видать…

Сталин проезжал после войны по нашей линии, но он нам не показался: он ехал на скоростном поезде. На каждом километре тогда ставили дежурного. Мы только стояли, охраняли.

Сталин, Хрущёв… мне было всё равно – кто там руководит. Закон есть закон. Постановили – подчиняйся! Я понимаю так, что надо соблюдать тот закон, какой есть. Каждый человек ставит жизнь по-своему. Но не от нас всё зависит. Вот сейчас вроде бы жизнь наладилась... но мне не нравится. Мне надоела война: везде воюют, везде воруют, грабят...

Я так думаю: если тебе человек дело доверил, то выполнять его надо с честью и достойно.

(записано 08 мая 2017 года)