Материал страницы был обновлен 30.08.2022 г.

Воспоминания
Ануфриева Анатолия Фёдоровича (1931 г.р.)
и его супруги Ануфриевой (Козловой) Александры Андреевны (1930 г.р.)

---

Хутор Стариково, деревни Гвоздяково и Усадище

Ануфриевы Анатолий Фёдорович и Александра Андреевна постоянно живут в Москве. Раньше они были деревенскими жителями. Александра Андреевна родилась в деревне Усадище, а Анатолий Фёдорович - на хуторе Стариково (что был недалеко от деревни Изборово). Москвичами они стали, как и большинство уроженцев деревень в окрестностях Алфёрова, в 50-х годах XX века. Их история типична для послевоенного поколения молодёжи. Тогда люди всеми правдами и неправдами стремились покинуть деревни и колхозы. Колхозникам денег за работу не платили, а лишь ставили трудодни - "палочки", как тогда говорили. Родители прикладывали все силы, чтобы дети не повторяли их судьбу, оставаясь работать в колхозах, всячески помогали им уехать. Да и сама молодёжь к этому активно стремилась. Постепенно деревни опустели.

Тем не менее, оказавшись на пенсии, Ануфриевы стали проводить тёплое время года на родине Александры Андреевны - в деревне Усадище. Недавно у Анатолия Фёдоровича и его жены сгорел дом от беспечно подожжённой соседями травы. Сейчас они вынуждены жить в чужом доме. Но всё равно их тянет летом в Усадище. Потому что здесь родина, здесь могилы родителей...

Деревня Усадище до войны

Александра Андреевна: Я родилась в деревне Усадище. В деревне Усадище до войны около сорока домов было. Когда началась коллективизация, многие поушли из деревни - остались пустые дома. Колхоз наш так и назывался: «Красное Усадище». Частную собственность при советской власти ликвидировали. Колхозы пошли - люди стали уезжать. Кто в Вязьму, кто в Москву, кто в Ленинград... Не хотели люди трудиться в колхозе.

Мои мама и папа были местные деревенские. Они остались в своём доме и продолжали работать. Всех лошадей забрали в колхоз. Коров оставили, овечек оставили, поросёночка можно было держать. Усадьбы - картошечку сажать, огород сажать - это оставили колхозникам. Ходили, трудились...

Наша мама Варвара Васильевна работала в колхозе до самой глубокой пенсии. До войны денег в колхозе не платили. Ставили трудодни. А налоги накладывали! Надо было сдать государству картошечку, мяско... Но обходились... Кто яички продаст, кто от коровы маслице продаст... Потом, что уродится на колхозных полях - раздавали. Но сначала надо было государству столько-то тонн того-то и того-то сдать. А что оставалось - раздавали колхозникам. Зерно давали - рожь, овёс... По 40 соток земли нам дали. Сажали картошки много, огород был свой - овощник. Корова была, овцы были. Колхозы были до тех пор, пока совхозы организовали. Совхозы уже при Хрущёве организовывали.

Школа-семилетка у нас была здесь, в Юреньеве, недалеко. В классах было по 30 человек! Юреньево раньше было селом. Там церковь стояла хорошая, большая. Взорвали её перед войной - где-то в году 38-м... На кирпичи разобрали. Я помню эту церковь, я ходила туда с бабушкой.

Хутор Стариково и деревня Гвоздяково

Анатолий Федорович: До советской власти много людей жили по участкам. Хутора были - там дом, там дом, тут дом. Я родился на хуторе Стариково. В метрике значилось: «дата рождения 2 января 1931 года место рождения хутор Стариково Вяземского уезда». На хуторе было четыре дома. Когда стали организовывать колхозы, с хуторов всех переселили в деревню. Отец Ануфриев Фёдор Евлампиевич был учителем в Изборовской школе, - наша школа была в Изборове. Родители отца были из города Демидова. Прислали его ещё при царской власти в Изборовскую школу работать учителем. Мама работала при школе уборщицей. Познакомились они в школе. Маму звали Ануфриева Федосья Андреевна. У матери было пятеро детей: помимо меня братья Алексей и Николай (погиб в армии), сестры Шура и Надя. Ещё Федя и Петя были - они умерли детьми.

Наши соседи переселились раньше нас - в деревню Беломир. Мы переселились в деревню Гвоздяково в 1939-м году. Это от деревни Изборово недалеко. Жили на берегу реки Осьмы. В Беломире до революции было барское поместье. Там был пруд, вокруг пруда деревья заграничные посажены были. У нас просто сосна, а там - декоративная сосна росла. Церковь была. Там был барин Цузырёв. И лес назывался Цузырёвский лес - наверное, ему принадлежал до революции. Барский дом там был. Место там хорошее, дорога рядом. Сейчас его дачники осваивают.

Наша церковь была в Афонасове. Церковь была большая, красивая и высокая. Школа там была, магазин был. Ярмарки проводились в этом месте. При церкви было кладбище. Из нашей деревни тоже туда возили хоронить. При немцах пришлось своё захоронение организовать.

До войны Усадище принадлежало Семлёвскому району, а не Вяземскому. Семлёвский район организовали прямо перед войной. После войны его ликвидировали и опять нас сделали Вяземским районом. Изборово до войны относилось к Издешковскому району.

Александра Андреевна: По нашему большаку (Старая Смоленская дорога) тоже были хутора. Было такое поселение - называлось поселение Мыза. Там и сейчас один дом стоит.

Война

В деревне Усадище

Александра Андреевна: Перед войной у нас в деревнях ни радио, ни электричества не было. Радио в деревне сделали позже, когда нас от немцев освободили. Сначала радио, а потом электричество. Не было света, были только лампы и коптюшки.

22 июня 41-го года был летний жаркий день. Были у нас сельские советы, которые сообщались с районами. Райцентр был. Они и сообщили, что началась война. Все заволновались, заплакали... Потом стали повестки приходить. Папу - Козлова Андрея Степановича, забрали в армию. Он был 1896 года рождения.

Скоро в нашей деревне стали останавливаться наши военные. Со стороны Дорогобужа были слышны залпы. Тогда наши солдаты ещё были у нас. Наши солдаты нам объясняли: «Там учения идут военные». Стали летать немецкие самолёты, стали бомбить большак и Вязьму. Мы, ребятишки, находились на улице и ночевали на улице - наблюдали летит ли немецкий самолёт. Боялись ночевать дома, - ведь могла попасть немецкая бомба. Город Вязьма от нас недалеко. Стояли у нас зенитки. Прожектора освещали небо и ловили немецкие самолёты в перекрестье лучей. По ним стреляли зенитки, и были случаи, когда их сбивали.

Тем временем в деревне Гвоздяково...

Анатолий Федорович: Когда узнали, что война началась - хороший день был, солнечный. Повестки стали приходить, забирать стали народ в армию. Отца в армию не призывали, когда война началась. Он уже был в годах. Когда немцы пришли, мы не знали, где они находились. Радио не было.

Перед этим готовились. Наша деревня была недалеко от Изборова, за речкой Хитцей. С одной стороны Хитца, а с другой - Осьма. Как раз около Изборова они сходятся. За этой речушкой строили укрепления - противотанковые рвы копали. Сначала взрывали, а потом берега обрабатывали. Колики забивали, проволочные заграждения делали. Два дота у нас в деревне построили. Много бетона уложили. Полностью не успели закончить работы.

Немцы в деревне Гвоздяково

Анатолий Федорович: Немцы пришли к нам в октябре 41-го года. Когда немцы пришли, никто об этом не знал. В это время в наш дом пришли два офицера - наши. Передохнуть, перекусить... Побрились ребята. Наверное, где-то около двух часов дня было. В это время наши войска отступали с Изборова на Сакулино. Но это было уже не отступление, а попали они в окружение. Вскорости заявились немцы в нашу деревню, наверное, с Беломира. Дорога шла через Беломир и хутор Стариково, затем через деревни Борисово, Солопово и до станции Семлёво. По этой дороге всё время до войны ездили, сено возили. Моста через реку Осьму не было, а был брод - переезд. Немцы в деревню заявились по нижней дороге и сразу бросились нашим вдогонку. Они были хозяева. Сразу начали: «Ла-ла-ла-ла» - по-своему... Потом пригнали в деревню наших солдат, попавших в окружение.

Немцы в деревне Усадище

Александра Андреевна: Я до войны окончила четыре класса. В 41-м году мы начинали учиться (я в пятом классе тогда начинала учиться), проучились сентябрь месяц - немецкий фронт уже подходил близко. К Дорогобужу уже немцы подошли. Воевали во всю катушку. Фронт приближался. Немецкие самолёты стали летать, стали бомбить наш большак. Налетят самолёты, бомбят - в школе уже начали стёкла из окон выпадать. Мы бросили учиться.

Немцы к нам пришли 14 октября - как раз на Покров. Как заявились!!! Ой! Ой! Сперва - мотоциклисты. У них клеёнчатые плащи с крыльями! Автоматы наперевес, каски на них надеты! На мотоциклах! И что они начали делать в деревне?! Пошли со своими автоматами по деревенской улице. Наша корова ходила на улице, овечки наши ходили на улице. Я побежала загонять корову и овечек. Я овечек гоню, своё стадичко, а немец идёт и своим автоматом: тр-р-р-р-р-р-р!!! Овечек моих пострелял!!! Ещё какой-то немец, наверное, был не совсем ядовитый - меня не застрелил за то, что я угоняла от него овец.

Я пришла домой без овец. Корова сама дорогу домой нашла. Поросёнок у нас был. И немцы в этот же день стали таскать со скотных крестьянских дворов скот: поросёнка нашего на дворе ухватили, потащили за ноги! К чужому дому притащили! Там его зарезали.

Ещё до прихода немцев у нас в Усадище останавливалась санитарная часть. По домам были расположены раненые наши солдаты. Когда узнали, что немцы на походе, санитарная часть из Усадища выехала. В Вязьме немцы их окружили. Они попали в плен. Через день-два гонят пленных по нашей деревне - колонну. Большая колонна была! И солдаты там были, и гражданские даже люди... И мы признали своих врачей и девочек-санитарок! Мы знали этих врачей женщин, санитарочек знали... Немцы разместили пленных в сараях для сена, которые стояли позади деревни. Они все там не поместились. Ночевали на улице на луговинах. Жгли костры и вырубали кусты вдоль нашей речушки. Утром мы проснулись - а речушка без кустов, стоит голая! Потом их погнали дальше. Жалели мы врачей и девочек-санитарочек...

Коровёнка у нас оставалась какое-то время. Зимой немцы пришли - насмотрели, что коровка такая хорошая, плотненькая - и пришли за коровой. Мама заплакала. Показывает немцам, что у коровки будет телёночек. Они дали ночь - отсрочили. Мол, если телёнок будет, не возьмём корову. Ну, а, если не будет, то заберём. И на второй день пришли за коровой. Телёночка у нас нет. Пошли на двор. Мама улепилась за немцем. Не пускает немца на двор к скотному сараю. А немец пистолет выхватил - на маму! Мы улепились за мамой всей тройкой, орём, кричим! Маму оттащили. Корову нашу у нас же на дворе застрелили. Разделали. Мясо забрали. А нам оставили внутренности - требуху да кишки... остальное забрали.

Кое-что от немцев припрятать удалось. По наслышке мы знали, что немцы отбирают всё у крестьян. Мы схитрили: закопали картошечку поглубже под пол. Сундук у нас был большой деревянный. Брат Коля выкопал глубокую ямку, поставил сундук в землю глубоко под полом. Там была у нас мучица (мука), горох был, семя льняное. Всё это мы закопали землёй. Немцы ничего не знали. Так мы пропитались. Мы - крестьяне, земелька была. Картошечку посадили, огородик посадили... Пришла весна, стали лопатками огородик копать - что могли, посадили...

Немцы нас из дома выгоняли. Стояли они по всей деревне. Бормотали они по-своему... кое-какие слова мы уже знали, намазурились... Мы жили в сенях или в амбаре, зимой холодно было. Нас в дом не пускали. Украдкой залезем на печку, чтобы немцы не видели, что мы на печке сидим. Маму немцы заставляли топить печку. Она топила им печку и грела воду. Чехи были немножко помягче, чем немцы. Их было порядочно. У них и цвет шинели отличался от немцев. Они и по-русски кое-что могли сказать. А финны были лыжники, в белых халатах - эти были вредные. Тогда только закончилась финская война. Финны злились. Мы их боялись, и от них прятались по углам. Встречались поляки - немного.

Зима наступила, немцы стали гонять население чистить дороги. Дорогу чистили от Ильина до Молошина. Немцы приходили к старосте, он назначал на работу. Из дома на работу нужен был один человек. От нашего дома мама чистила дорогу.

"Матка, война нихьтc гут!"

Анатолий Федорович: Немцы, когда только пришли, говорили нам: «Москау капут! Шнапс тринкен!». Гулять, значит, будут... Они приехали в нашу деревню Гвоздяково на лошадях. Лошади здоровые! Парами запряженные! Крупные такие лошади у них были. Тяжеловесы. Интересно смотреть на них было. Пришла зима - кормить этих лошадей было нечем, да и климат у нас холодный.

Зима была очень суровая. Под Москвой как следует немцев встретили, - уже совсем по-другому немцы заговорили. Выборочно отправили сколько-то немцев из стоявших в нашей деревне частей на передовую под Москву. Через недели две слышим: «ла-ла-ла-ла-ла» - уже погибли те немцы... Тогда они уже стали говорить: «Матка, война нихьтс гут!». Ещё показывали, что Сталина и Гитлера надо самих лбами столкнуть. Ну, понятно... помирать никому не охота.

Зима 42-го года, армия Белова

Александра Андреевна: А к нам в дом немец прибежал с Савино, Мармоново, когда там армия Белова была. Прибежал и всё бормотал: «Мы тикали, мы тикали...». В это время в нашем доме немцы стояли. Дело было зимой. Он прибежал к нам в чулан. Мама перед этим напекла из муки, намолотой из льняного семени, лепёшки. Они были тёмные, но вкусненькие. Другого хлеба не было. Он как ухватил эти лепёшки! Жрёт! А сам: «Матка! Матка! Мы тикали, мы тикали! Мармына, Савина! Руссишь партизан! Пук! Пук!». А сам тем временем лепёшки наши жрёт! Мамка лепёшки эти от него отняла, прихоронила. Немцы были в хате, услышали, что он бормочет: «Мы тикали, мы тикали...». Вышли, его за воротник вытащили в комнату. Там ему пендаля давали, чтобы панику не сеял.

Немцы стояли в деревне - часть немецкая стояла. Как осветили кругом деревню нашу! Навешали на парашютах фонари! И стало светло. И давай наши самолёты ночью летать! Бомбы сбрасывали на поле. Небольшие бомбы были. Немцы напугались. На второй день собрались и выехали. Это было зимой 42-го года.

Анатолий Федорович: Наш лёгкий самолёт У-2 сзаду нашей деревни Гвоздяково приземлялся. Спрашивал: «А где тут Изборово?». Это было во время немецкой оккупации, зимой 42-го года. Самолёт был на лыжах.

Беловцы в нашей деревне тоже стояли, но недолго. Армия Белова из Берёзок, Сакулино на Изборово шли. В деревне Борисово немцы сильно укрепились. Наши атаковали, но не смогли немцев выбить. Посёлок Семлёво они тоже взять не смогли. Армия Белова была в нашей деревне и в Семёновском. У нас они побыли недолго и пошли на Хватов Завод. Армия Белова была на лошадях - конная армия. Лошадей тоже надо было кормить, а нечем было...

Александра Андреевна: Немцы так укрепили нашу деревню Усадище! Из снега сделали брустверы, поставили туда пулемёты! Стреляли в сторону деревень Савино и Мармоново. В этих деревнях были беловцы. В нашу деревню немцы их не пустили. Сильно укрепились, стояли с пушками и пулемётами. Потом были убитые. Наше население ходили по полям, собирали этих убитых и закапывали. Прямо там, на поле, выкапывали большую яму и складывали в неё мёртвых солдатиков.

Партизаны

Александра Андреевна: За деревней у нас лес. Называлось это место Востряково. В 41-м году там были блиндажи. Наши выпиливали лес, ёлки валили в михалёвском лесу. Ёлки большие были. Из них строили блиндажи (мы так эти укрепления называли). Потом блиндажи оказались пустыми. Во время оккупации у нас в деревне стояли немцы, а в тех блиндажах были наши партизаны и руководитель у них там был.

Я и мой старший брат Коля 28-го года рождения однажды ходили в лес в малинки. Там мы наткнулись нечаянно на наших разведчиков с рацией. А немцев в это время целая деревня! Потом мы с братом ходили в малины в лес, брат оставлял меня в кустах, а сам ходил подальше. У него там была связь с нашими разведчиками. Брат мне не показывал, потому что я могла болтануть где-нибудь. Брат понимал немецкую технику - какие танки, какой марки, какие танкетки, какие машины... И он всё им рассказывал: какая часть стоит, какое вооружение у них. Так было: немцы в деревне, а мы, ребятишечки, возьмём корзиночку, лукошечко какое - и пойдём через поле в тот лесок...

В деревне Ильино был староста. Он предал наших из лесу. Пришли к его дому ночью трое из леса и попросились: «Хозяюшка, можно мы у вас погреемся?». Дом их крайний был. Они их пустили. А потом этот мужик-староста выскочил из дома и сообщил немцам. Приехали немцы, двоих убили, а третьего взяли в плен. Везли его с собой через нашу деревню Усадище. Остановились. Женщины наши плакали. Была деревня Бабьи Горы. Туда его завезли и там его повесили. Все очень переживали за это дело. Старосту тоже наши потом взяли, ликвидировали, короче...

Когда наши пришли в 43-м весной в марте месяце, в деревне Ильино стали разбирать этот вопрос со старостой. Брат мой тоже туда ходил. И там брата узнал тот, кто был в лесу, когда мы в малинки ходили! Тот партизан его узнал и заговорил с ним. Брату вынесли благодарность. Вот такая была встреча, такое было совпадение.

Анатолий Федорович: В 42-м году пошли мы за грибами в лес в сторону Беломира. Ну, собираем грибы... Вдруг останавливают нас. Это был партизанский отряд. Остановил нас вооружённый человек. Привёл нас на небольшую полянку. Я окинул её взглядом: два костра, табак-самосад сушится (где-то они его раздобыли в деревнях, когда проходили), партизаны вокруг расположены на отдыхе... наверное, человек сорок их было. Старший стал задавать вопросы: где немцы, как-что? Я родился рядом с этим лесом, и в лесу хорошо ориентировался, всё знал. Немцев тогда у нас не было. Где район Семлёво? Ну, я показал. Они смотрели по карте. Расспросили. Потом сказали: «Ну, ребятки, вы смотрите - никому не рассказывайте!».

Отступление немцев

Александра Андреевна: У нас при немцах жил московский наш дядя Егор - в окружение он попал. Он был нашим крёстным. Немцы, отступая, не только дома сжигали, но и народ подбирали и угоняли в Германию. За деревней были блиндажи накопаны. Блиндажи были обширные и глубокие. Там деревенские мужчины, а в их числе наш дядя Егор и мой брат-подросточек Коля 28-го года рождения спрятались. Мы - я и сестра моя Маня 32-го года рождения - оставались с мамой. Немцы не успели сжечь нашу деревню. Сначала загорелось Ильино. Видим - полыхает. У нас в деревне стояла высокая ветлина. На ней сделали вышку. Когда человек стоял на этой вышке, его видно с земли не было. Дозорный с этой ветлины видел, как от Ильина в нашу сторону отъехала лошадь, запряжённая в сани. На этих санях стояли бидоны с бензином. Нас поджигать собирались. В этот период налетели наши истребители. Как начали этих немцев из истребителей поливать! Спустились низко и стали по ним стрелять. А у немцев целый обоз шёл с горки от Рыхлова, через деревню Ильино, и на Молошино они направлялись. У немцев была там зимняя дорога прочищена - людей из деревни они гоняли, чтобы чистили им дороги. Поджигатели повернули и до нашей деревни не доехали. Так наша деревня осталась. Мы уже сидели на узелках. Мама и нас двое. С кровати всё сняли, тряпочки свои собрали, узелки навязали, что-то покушать взяли... куда-нибудь только бы спрятаться. На второй день - тишина, никого не видно, не слышно. Потом наши части пришли. Это было 12 марта. День был солнечный. Солдаты были в шинелях, в валенках. Снежок уже на дорогах подтаивал, сыро было. Разместились в наших домах. Это были передовые части. Они пошли дальше в сторону Смоленска. Нас освободили в марте, а Смоленск освободили только осенью.

Немцы отступили, ребята из блиндажей вылезли и пришли домой. Вылезли все грязные! В глине! Сидели в окопах. Коптюшки там у них были. Керосину не было. Жгли какой-то негроин - чёрный такой, как дёготь, жидкий, в который вставляли фитильки. Вышли все мазаные.

Анатолий Федорович: Когда наши пришли, немцы нашу деревню Гвоздяково сожгли. Дома поджигали факелом. Молодёжь в это время пряталась по лесам. У нас был блиндаж выкопан на две семьи. Пришли наши разведчики - двое. Где-то они промокли - весна ж уже была. Я помню, что печка топилась, я портянки сушил. Это было в марте месяце.

За Сакулиным в деревне Берёзки в 43-м году начали строить аэродром. Но нужда в нём отпала, наши прошли далеко.

После немецкой оккупации

Александра Андреевна: Когда нас освободили, мы учёбу продолжили. При немцах мы даже тоже начинали учиться снова (в 42-м году). Учителя были те же, что и до войны: учителя-мужчины нас учили, которых не взяли в армию. Проучились мы тогда совсем недолго, но то, что мы при немцах проучились - нам засчитали. В 43-м году мы закончили класс.

Колхоз опять заново стали организовывать после немцев. Лошадей нет! Каких немцы угнали, а какие сами повымерли - кормёжки не было. По улице ходили какие-то кони, потом они вымерли. А местное население ходило этих мёртвых лошадок разрубали и брали себе мяско. Мама не брала себя мяска такого лошадиного мёртвого. А люди ели. Надо было как-то выживать...

А после войны, когда нас освободили, конечно, сажали свой огородик. Обратно организовался колхоз. Ходили в колхоз работать. Лошадок не было. Мы, ребятишки, школьники, копали лопатами колхозное поле. Потом дали одну лошадку в колхоз. Худенькая-худенькая лошадка! Дали ей прозвище Дымка. Как дым, значит, была - плохо ходила. Мы запрягались: сделали плуг, положили поперечные палки, три человека впереди, три человека сзаду - шесть человек. Спереди были подростки, а сзаду старенькая такая женщина держала плуг. Так мы пахали колхозное поле. И копали лопатками. Это было в 43-м году. А в сентябре уже пошли в школу учиться. А потом потихоньку-потихоньку объявились лошадки колхозные. Стали работать на лошадках.

Был в деревне тиф. Когда был в соседних домах тиф, нас мама никуда не выпускала на улицу. Но выжили. Никто не умер. Знаю даже, что одна девочка-соседка кудрявенькая стала после сыпного тифа. Этот тиф передавался вшами. Мы никуда не ходили, ничего не подцепили.

Церковь в селе Рыхлово

Александра Андреевна: Школу нашу- большую юреньевскую - немцы сожгли. Рядом были общежития учителей - это были комнатки. В этих комнатках устраивали классы и мы продолжали учиться. Закончив Юреньевскую школу, я перебазировалась в 8-ой класс в Покров. И в Покрове была церковь. Церковь в Покрове была нерабочей во время войны. Рыхловская церковь до войны стояла, а при немцах даже работала! Женщины приходили из деревни Песочня, что за Поляновым, останавливались у нас дома. Они ходили во время оккупации в церковь в Рыхлове. Мама моя не ходила в церковь. Боялись мы очень немцев.

Юреньевскую церковь подорвали до войны наши местные правители, потому что понадобились кирпичи. И церковь в Рыхлове подорвали уже наши, когда нас освободили. Она тогда уже была нерабочая. Тоже понадобились кирпичи. Здесь стояло подсобное военное хозяйство - животноводческое и полеводческое (на юреньевской горке). Мы, ребятишки, ходили работать на подсобное военное хозяйство. Нам давали мотыжки. Руководил нами, помню, пожилой старый солдат по фамилии Черембаев. Он нам пел свои песенки на своём языке. А потом, когда они выехали, такие военные части больше у нас не стояли.

Черембаев был киргиз. Однажды он пошёл разбирать на кирпичи рыхловскую церковь. Молодой парень был с ним - Володин. Я его хорошо наглядно помню. Стали они долбать стенку. И рухнула эта стена прямо на них! Прямо на месте их и придавило. Как мы только жалели их и плакали! Похоронили их тут, у нас в Юреньеве на краю кладбища. Поставили могилочки и пирамидки деревянные, вверху звёздочки сделали. Долго они стояли. Сейчас, может, могилочки и сохранились, но никто их не приглядывает.

Мы заходили в склеп в рыхловской церкви (я уже тогда была взрослая). Там кругом стеночек стояли как-будто сундуки длинненькие - только поуже. Они цементные были. А один поставлен вертикально. Мезенцовы там своих родственников хоронили. Тогда мы не знали, что там внучка Пушкина похоронена. Мы из газетки узнали об этом. В Москве жила родственница Мезенцовых, и она обращалась к местным жителям с просьбой навести порядочек на месте захоронения. А до этого - склеп и склеп... ну, барский склеп... Говорили, что похоронены, мол, местные помещики - семья Мезенцовых. Рядом была деревня Подрезово. В склепе лазили подрезовские ребятишки, хулиганили. Ходили слухи, что в вертикальном гробу был похоронен слуга, который ухаживал за Мезенцовыми у них в доме. Ну, чтобы он за ними и за мёртвыми наблюдал... Я видела этот цементный столб, стоящий вертикально вплотную у стенки.

Много барских домов было при царской власти по большаку. Жили здесь помещики Заморацкие, ярмарки устраивали. Знаю, что в Юреньеве был барин Махов. Есть деревня Леушино. А за Леушиным было поместье. Был там барин Махов. И под юреньевской церковью тоже был склеп. До войны я там была. Но это был не его личный склеп. У него было отдельное захоронение типа склепа. Огорожено оно было в земле. И памятник был хороший. Теперь там остался только столб квадратный и подписи ещё какие-то видны... а остальное уже поразрушили.

Отец Козлов Андрей Степанович

Александра Андреевна: Отец, Козлов Андрей Степанович, воевал, воевал, потом их окружили, забрали в плен. Он ушёл с плена. Дошёл почти до дома. Надо было где-то переночевать. В лесу был какой-то домик. Одна женщина его туда направила, сказала, что там такие же, как он - убежавшие из плена уже есть. Он туда пошёл, а там ему: «Хенде хох!», т. е. «Руки вверх!». И попал он на новую войну - забрали его. Далее он был в немецких лагерях. Когда наши пришли туда, в Германию, немцы, их охранявшие, сбежали. Наши части забрали пленных узников, рассортировали. Сразу его домой не отпустили. Сначала его в Нижний Тагил на работу на заводе отправили. Но он там побыл мало. Он был уже в годах. Работал он там на заводе рабочим, получал денюжки. Приезжал из Нижнего Тагила в отпуск к нам в деревню. Ему там предлагали даже оставаться и перевозить семью. Но он не захотел - он захотел домой. Потом в колхозе работал.

От тайны сокровищ Наполеона к тайне подземного города в Москве... или про любовь

Александра Андреевна: Наступила мирная жизнь. Кончила я семь классов, надо куда-то определяться. Поехала в Смоленское педучилище. Поехали мы две деревенские девочки-колхознички в Смоленск - я и подруга. А туда как понаехали, да понавезли своих детей важные родители! Все нарядные, отцы - военные! Мы посмотрели - куда нам тут экзамены сдавать... забрали свои документики из Смоленска и поехали обратно домой. А как возвращались домой?! На поезде - на подножке! Ехали на подножке!!! Переезжали через Днепр! Мост высокий, а Днепр низко! Страшно было... но ничего... приехали домой.

Потом я поступила в ветеринарный техникум в Гагарине. Я была фельдшером, и определили меня по нашей местности: наш колхоз, Леушино, Подрезово - три колхоза мне дали.

Как-то повели мы коней на слёт. Съезжались в Покров ветеринарные врачи. Район наш был тогда Семлёвский. Приехал главный ветеринарный врач. Говорит мне: «А не хотела бы ты перейти к нам в лечебницу в Семлёво?». Ну, конечно, чем быть в деревне и лазить по скотным дворам, лучше я буду сидеть в районной лечебнице. Перешла на работу в Семлёво. Прямо за нашей лечебницей было огромное озеро. Называлось оно Стоячее. Оно очень глубокое и страшное. Сейчас оно заросло. А в те годы оно было обширнее. Там ходили такие слухи, что в этом озере наполеоновская золотая карета затоплена! И богатства свои Наполеон туда бросил, когда отступал по нашему большаку. Приезжали люди искать эти богатства. Прямо в спецовках своих туда ныряли. Когда я там работала, мне старенький мужчина говорил: «В старину это озеро было обширнее. Оно доходило почти до самого большака. Там теперь лес - деревья выросли. Они не там ищут». Сейчас от озера только его центр остался, а берег зарос. Там мох - мы боялись ступить на берег. Мы на животе сползали в воду. Берег опускался в озеро и мы всплывали. Боялись ногами становиться - провалиться можно было. Говорили, что барыня строила колодец вниз к дну озера - искала наполеоновское богатство! Ничего не нашли там...

А потом я затеяла переучиться. А почему затеяла - чтоб назад в деревню не отправили, в колхоз. Я подала документы в Смоленское медучилище на детскую медсестру. Приняли меня, хорошо я училась. В ветеринарии и медицине сходные названия лекарств, названия болезней. Я на пятёрки всё закончила, практику прошла в Смоленске в детском учреждении. Меня оставили работать в Смоленске. Это было престижно в то время! Как же, в деревню не ехать! Это был 1951-й год.

С Анатолием Фёдоровичем мы познакомились до армии и год дружили. Потом его взяли в армию. Он служил почти четыре года. Я в это время жила в Смоленске на частной квартире. Бабушка была чистокровная полька по фамилии Куликовская. В Смоленске много было поляков. К бабушке приходили поляки, они разговаривали на своём языке. Я прожила в Смоленске 6 лет, а в Москву приехала в 61-м году.

Анатолий Федорович: До армии я работал в Семлёво токарем на станке. Там работала геологоразведочная партия. Здесь имеются залежи каменного угля. В Семлёве была мастерская и находилось руководство. За время моей службы в армии они перебазировались ближе к Москве. В Москве устроился на «почтовый ящик» токарем. Тогда МГУ им. Ломоносова уже был построен, а вокруг был пустырь. Наши проводили там бурение. Международная обстановка тогда была сложная. Нужно было сделать геологоразведочные работы. Потом под землёй производились работы - строили. Застройки там большой ещё не было. Это был секрет. Тогда давали подписку о неразглашении. Теперь все об этом секрете знают.

Александра Андреевна: Анатолий Фёдорович ко мне в Смоленск приезжал, когда с армии пришёл. Попал к нам на вечер на Новый год. А мне было неудобно перед подружками! Он был хороший, красивый мужик... но и я не «совок» была! Пошли в ЗАГС. Зашли, расписались, получили документ. Год муж жил в Москве, а я - в Смоленске. Как муж комнатку получил, пришлось мне увольняться. Так я в Москву перебазировалась.

Анатолий Федорович: В посёлке Раменки сначала дали площадь - комнатку 12 метров. Тогда был посёлок Раменки-4 - автобус от МГУ к нам шёл. Жена приехала. Сколько-то поработал - квартиру дали в капитальном доме. Сейчас, конечно, этого не получишь. Тогда - работай потихоньку, и всех обеспечивали.

Когда распался Советский Союз...

Александра Андреевна: После войны деревни все были жилые: от Покрова недалеко были деревни Свинёнки, Шумаево, Памфилово. В нашу сторону - Тисняково, Ильино. Когда Советский Союз распался, колхозы и совхозы ликвидировались, тогда и деревни стали умирать. Работы нет, населению тут делать стало нечего. Особенно молодым пришлось уезжать. Кто в город, кто куда сунулся... Остались - один домик, два или три. Постепенно никого не осталось...

---

(записано 29 июня 2014 года)