Материал страницы был обновлен 29.12.2020 г.

Воспоминания
Романенковой (Антоновой)
Варвары Кузьминичны
(1929-го г.р.)

О деревне Никитинка

Варвара Кузьминична Романенкова живёт в посёлке Издешково с 1950-го года. Родилась она в многодетной крестьянской семье в деревне Никитинка Дорогобужского уезда, что располагалась совсем недалеко от большака - Старой Смоленской дороги. По этой дороге отступали советские войска, попавшие в окружение в октябре 1941-го года. Её воспоминания отразили весь трагизм первых месяцев войны. В детском возрасте ей пришлось увидеть, какое страшное у войны лицо...

Деревня Никитинка

Родилась я 17 января 1929-го года в деревне Никитинка Дорогобужского уезда. Километра полтора было до реки Осьма. Рядом были деревни Рассвет, Таборы, … Васино было недалеко - в двух километрах от нашей деревни (наше кладбище было в Васино). Подальше были деревни Самцово и Ленкино.

В деревне Славково была церковь. В той церкви нас крестили. При нас эта церковь в Славкове уже не работала. Тогда зерно хранили в этой церкви. Барский двор был в Славкове. Там стояли деревянные двухэтажные дома. Мы ходили мимо в школу, и всё бегали по этим домам, по чердакам лазили - клады искали. Брошку, бусы иногда находили. Барыня жила в Славкове - не знаю её имени. Дом у неё был обыкновенный, не двухэтажный. Ещё мне там запомнился круглый выгон для обучения лошадей - молодняка. Это было ещё до войны. Барыня жила около церкви, и поп там жил. Попа я даже помню. На пасху он ходил по деревням, заходил в каждый дом. «Иисус Христос - сам Господь», - только одну фразу он всем и говорил, это запомнилось. Больше он ничего не говорил. Ему давали яйца, пироги... Потом этот поп спился и умер. Он жил один. Дочка у него была. Она ума тронулась.

В деревне Никитинка до войны было тридцать домов. После войны осталось пятнадцать. Говорили, что когда-то давно на месте нашей деревни было какое-то древнее кладбище... Когда копали погреба под картошку, колхозники находили черепа, волосы... Наша деревня была вновь построенная - у нашей деревни даже лугов не было. Была деревня Ленкино в сторону Ельни, там были заливные луга - речка Осьма там течёт, луга наши находились там. Когда-то очень давно родители наших родителей покупали там луга. И уже во времена колхоза наша деревня пользовалась теми лугами. Когда был сенокос, родители уезжали на неделю-две на те луга. Там они косили, сушили. Там же был лес с ягодами. А мы, дети, возили сено оттуда на лошадях через речку вброд. В речке были валуны в месте переезда. Однажды пацан ковырнулся вместе с возом в речку. Старушки, оставшиеся в деревне, прибирали сено в пуни. Дети утаптывали сено. Вот так жили. Никто без работы не был.

Все знали своё дело. Старшие дети смотрели за младшими. Родители были в поле. Домашнюю работу всю делали дети. Попробуй дома не нарви крапивы, не наруби её свиньям - прут под потолком!!! Если этим прутом махнут - ты подпрыгнешь! Какие там права?! Не дай бог, если учитель приходил на собрание, которое вёл уполномоченный колхоза, и говорил там, что чей-нибудь ребёнок себя плохо ведёт в школе! Нас бы за это отлупили как следует. Учителей не уважать было нельзя.

В 30-х годах в Никитинке был колхоз. Жили все одинаково, все в колхозе работали. Единоличников у нас не было. До колхозов люди жили на участках, но у нас и таких не было. И мы, дети, работали - на лошадях возили навоз на поля. Картошку сажали. До войны наш колхоз назывался «Кирпичики». Родители рассказывали, что в нашей деревне делали кирпич. Это ещё отцы наших отцов этим занимались. Деревню называли «глинотопы» - дразнили так нас. Но ни одного кирпичного дома в деревне не было. И только в одном доме был фундамент! У других хат не было фундамента. Дома ставили на огромные валуны. На зиму завалинку закапывали землёй, на лето её откапывали, чтобы проветривалось, чтобы хата не гнила. Дома все были покрыты соломой. Только один дом в нашей деревне был покрыт щепой.

Одежда переходила по наследству. У нас были вышитые рубашки, сарафаны. Это сейчас на помойку всё выбрасывают, а тогда ничего не выбрасывали. Раньше все умели ткать. Чтобы ткать, объединялись деревнями и каждому собирали станок. И вышивать все умели. На машинке сейчас так не сделают, как тогда вышивали! Это было самое дорогое, мы это с собой таскали даже тогда, когда нас в эвакуацию отправляли. Так смогли сохранить.

Перед войной был очень хороший урожай. Ужас был, сколько погорело потом всего!!! Картошки сколько было! Свои были усадьбы по 40-50 соток, картошку девать было некуда. Подъезжают к дому, сваливают телегу картошки - куда хошь, туда её и девай. Хошь бери, хошь - не бери. Это было перед самой войной. Ржи было очень много. Скотные дворы были все завалены сжатой рожью.

Семьи были большие. Три ребёнка - самое малое было. Обычно по пять детей было в семье. У нас в семье было пять человек детей. У меня были два брата Вася (с 25-го года) и Лёня (с 32-го года), старшая сестра Фрося 20-го года рождения (в то время уже в Москве жила) и маленький братик Витя был, который родился в 40-м году. Родители наши - крестьяне. Папу звали Антонов Кузьма Герасимович. Отец женился уже в возрасте. Он очень долго служил в царской армии. Как он рассказывал, был он у генерала денщиком. Был уже пожилой, во время Великой Отечественной его не призывали на войну - ему было уже близко к 70 годам (умер в 1958-м году). После войны, когда мужиков всех забрали, папа был председателем колхоза. Маму звали Ксения Азаровна - она была 1897-го года рождения (дожила до 87 лет). Жили, как все - в колхозе трудились. Своё хозяйство было: и куры, и свиньи, и корова, и овечки. Лошади не было. Все лошади были в колхозе. В нашем колхозе личных лошадей не было ни у кого.

Денег в колхозе не платили, деньги приходилось добывать на стороне. Мой отец был бондарем. Делал вёдра, кадушечки всякие. Свезёт то, что сделал на рынок, продаст - это деньги. Раньше рынок назывался базаром. Базар был в Дорогобуже. В семье было пять человек детей - надо было прокормить. Так вот жили и не тужили.

Война

Радио в деревне не было. Мы узнали, что война началась от родителей. Мой отец, считай, военный был - к нему всё время приезжали военные начальники перед войной. Не знаю, зачем.

Как объявили войну, так мы сразу стали копать окопы. Имущество всё закапывали. У нас в сарае мы сделали окоп, и там был хлеб - мешками стоял. Помню ещё, что как-то немецкий самолёт спустился очень низко и стрекотал из самолёта по хатам. Вот такое было.

Начались бои под Ельней. Зарева такие были! Видно нам было, когда под Ельней бои шли. Грохотало, такая канонада была! Всё тряслось! Нам всё слышно было. Самолёты бомбили. Но немцы быстро проскочили до Вязьмы. Основные бои тогда переместились под Вязьму. У нас были только мелкие перестрелки. Но всё равно наших солдат много полегло и немцев немало. У нас, например, вся деревня сгорела. В нашей деревне дважды был бой. Отступали наши - был бой. И когда немцы отступали - тоже был бой.

У войны страшное лицо...

Когда наши отступали, это мне на всю жизнь запомнилось. Из нашей деревни большак (Старая Смоленская дорога) был виден. По большаку шли солдаты - отступали. Наши отступили, немцы зашли в нашу деревню. Мы были все в окопах.

Немцы зашли - мы вышли из окопов. Вышли из окопов, пришли в деревню. А немцы по дворам! Куры закудахтали... И тут наши солдаты начали стрельбу! Тут сразу начался бой! Немцы забегали... оказывается, наши военные залегли в лощине. Никто из деревни об этом не знал. Началась стрельба. Все порасбеглись - кто куда! Врассыпную... Мы с матерью побежали опять в окоп. У неё на руках был маленький ребёнок - младший наш братик Витя 40-го года рождения.

Окоп был выкопан по направлению к Ельне от деревни. И вдруг танк! Идёт на наш окоп танк!!! Танк был русский. К нам в окоп заскочил немец! Пацан у мамы на руках орёт, немец ругается! Ну, думаем, сейчас он нас убьёт! Прижались к стенке и сидим... Немец залез к нам в окоп и стрелял из пулемёта через лазейку по танку. Потом всё затихло. Немец выскочил. Мы вылезли из окопа, вышли. Танк стоит. Он до окопа не дошёл чуть совсем - подбили танк. Один-единственный танк был. И мы видели - два солдатика убитых около танка...

Убитых среди жителей нашей деревни не было, а ранило тогда многих. Пацана одного маленького ранило. У меня была бабушка по материной стороне. Когда был бой, её ранило в руку. Спасло то, что все были в окопах. Наших войск уже давно не было, они были под Вязьмой. А эти солдатики остались в засаде. Бой был скоротечный - не больше двух-трёх часов длился. Деревня сгорела, людей побили.

Ну, бой стих. Немцы своих сразу стали хоронить. И могилки поделали, и кресты поделали... А наши солдаты на поле остались лежать. Солдат много было. Целое поле было солдат! Лежали наши солдаты, как лён - рядом друг с другом. Как они шли, наступали на нашу деревню, так и полегли. Эта картина осталась у меня перед глазами.

Назавтра, когда всё уже вроде утихло, сестра моего отца - тётя Марина, позвала меня с собой: «Пойдём, посмотрим на наших солдат». Искали обычно, нет ли кого своих среди убитых солдат? Ума у меня не было, я пошла с ней, полюбопытствовала... детство было. Потом я об этом пожалела - кошмары меня преследовали. Поле было устлано нашими солдатами. Тётя подошла к одному солдату, пистончик вытащила у него из кармана - где имя солдата было написано. Это был сибиряк. Если бы ум у нас был, то надо бы было все эти пистончики собрать и сохранить. Но мы не догадались этого сделать, не сообразили. Я взглянула на лицо того солдата и он мне запомнился навсегда. Лежал: глаза открытые, рот разинут, зубы блестят... и глаза... глядят... Я как заорала!!! Побегла прочь!

Бежим, и вдруг: «Мамаш! Мамаш!» - слышим, что зовёт кто-то нас. А там два солдатика в ельнике. Подошли мы к ним, а они: «Пить, пить, пить....». Просят пить... Мы вернулись назад в деревню, понесли им молока, понесли им воды. Носили мы им неделю. Ельничек был прямо на дороге. Очень густой был ельничек. В деревне в это время были немцы - в каждой хате немцы стояли. Мы не могли тех солдатиков к себе взять. На седьмой день к ним пошли - а они умерли... Они были раненые, их надо было спасать. Тётя перевязывала их - я-то поодаль стояла. Ну вот, такие дела...

Немцы

Потом жители всех погибших похоронили - собрали с поля боя, в общую могилу всех похоронили. На том месте теперь лес вырос. Помню, что это было недалеко от дороги. Перезахоронения наших солдат у нас не было, я такого не помню [1].

Немцы своих тут же похоронили, и могилки поделали, и кресты поставили. Под каждым крестом вечером горел огонь. Мы этого очень боялись - люди-то неграмотные были... Оказывается, немцы сыпали фосфор под каждый крест. Это он светился вечером.

Ещё до отступления немцев их могилы уже раскопали. У нас в лесу кругом были партизаны. Партизаны выкапывали немцев, разрывали их могилки и снимали у них сапоги. Потом в речке их мыли. Немцев побили осенью, а весной их стали выкапывать. Это я хорошо знаю.

Бой прошёл, мы остались в своих хатах, у кого хата уцелела. Немцы размещались на полу. Они расстилали солому и спали на полу. Немцев было полно, мы в это время сидели на печке. Немцы конфеты детям давали. Когда немцы садились обедать, мы-то голодные, в глаза глядим! Они нам кинут что-то со своего стола, как собачонкам...

Немцы кур всех забрали. Всё хозяйство уничтожили в первый же год оккупации. У нас ничего не было. Только корова у нас уцелела, но её потом взяли партизаны. На полях оставалась невыкопанная мороженная картошка - мы её копали, ели. Козелец собирали...

Отец Антонов Кузьма Герасимович

Мой отец был седой, с бородой. Пришли к отцу немцы - наверное, это были полицаи, они по-русски говорили. Требовали: «Говори, кто раскапывал могилки?». А у нас вся деревня сговорилась, все как один отвечали: «Партизаны!». Немцы боялись в лес идти, где были партизаны. Тогда полицаи: «Мы тебя сейчас за бороду вот на этой липе повесим!». Липа огромная у нас рядом с домом росла. Он им отвечал: «Убивайте... я говорю правду...». Ну, побили, побили они его и уехали. Никому ничего в деревне не сделали.

Отец ходил в лес, но нам ничего не говорил. Он был старый, седой, бородой обросший. На него никто внимания не обращал. Про брата Витю, который родился в 40-м году, у отца спрашивали: «Это твой внучек?». Отец отвечал: «Это сын!!!». Человек он был военный. Он всех только успокаивал - не волнуйтесь, всё будет нормально. Когда самолёт летел, он объяснял, что это наш, советский. Он всё время говорил, что наши победят. В других деревнях ребята вступили в полицию. А в нашей деревне староста дядя Миша и мой отец всё время ребятам втолковывали, чтобы ни в коем случае они не вступали в полицию. Наши победят!!! Не вздумайте идти в полицию! У нас ни один пацан не ушёл в полицию.

Приехали однажды в деревню полицаи. Пришёл в нашу хату полицай Толя - наш, русский, из деревни Вороново. Вот, как сейчас это помню. Кто ему и что доказал на моего отца? Мол, что у отца деньги есть. Полицай избил отца и требовал: «Давай деньги!». У отца была сумочка специальная и какие-то деньги висели на шее. Да, и сколько денег-то у него было... Но и копейки тогда стоимость имели. Вырвал тот полицай у него эту сумку, избил... Я была рядом - и мне ещё воспитком поддал. Деньги у отца были советские. Родители наши как раньше жили? Они каждую копейку берегли на чёрный день! Отец всё время работал, он был бондарем. Мы жили небогато, как и все. Вот тебе и свои, русские!

Парашютисты

Потом у нас стали парашютистов сбрасывать в 42-м году. Мы сидим дома и слышим: гул самолётов! Мы все на улицу повыскочили. Что такое: пузыри в небе?! Один за другим: самолёты летят и пузыри в небе! Отец нам говорит, что не волнуйтесь, это наши парашютисты. Один самолёт подбили. Но лётчик как-то остался жив. Я помню, как отец притащил этого лётчика, а у нас в деревне были немцы! В нашем краю деревни их не было. А печки у нас были: между срубом дома и печкой была лазейка. Зимой кур туда загоняли, чтобы не помёрзли. Этого лётчика туда затолкали в подпечку. Когда лётчик ушёл - я и не знаю. И имени я его не знаю. Отец нам не говорил ничего.

Кто не боялся в лес ходить, натаскали парашютов. Они были шёлковые. После войны из парашютов шили платья. Парашюты были белые и кремовые. Кремовые парашюты не красились, а белые хорошо красились. Красили их ракетами - они были малиновые, розовые и всякие - ими и красили парашюты. Люди расцветали! Такой хороший краситель получался из ракетниц! Не отмывался даже!!!

Когда парашютистов сбросили, немцы стали бояться идти в нашу деревню. Они только наездом появлялись. Это были каратели. Проверят и поехали...

Власовцы и каратели

Помню, как зашли немцы... они ж на своих языках. Прячемся кто куда. Думаем всё время, что сейчас в нас стрельнут! Сейчас стрельнут! Нет, мимо проходят. В хату заходят, что-то ищут, подушки все переворачивают... туда-сюда побегли - не нашли ничего. На двор заходят - ищут. Всё просматривают, нет ли где партизан? Мы сидим - никуда ни с места. Это были каратели, эсэсовцы...

В Щербинине стояла власовская армия - они говорили по-русски. В Щербинине жила моя тётка, потом рассказывала. Одеты власовцы были в немецкую форму, в форму карателей. Те, у кого была корова, были обязаны носить им молоко. Говорили, что власовцы и над девками издевались, собирали их и развлекались с ними. Зиму с 41-го на 42-й год они точно стояли в Щербинине.

Партизаны

Партизаны к нам в деревню не приходили - полицаев боялись. Отец сам ходил к партизанам. Не могу сейчас припомнить, как осталась у нас корова. Очень много коров немцы побили. А у нас осталась. Её забрали партизаны в лес. Приехал начальник партизан - отдали корову. Нам дали справку о том, что корову забрали партизаны.

Когда в деревне были немцы, у крайнего дома вывешивали условный знак - тряпку. Мой отец и брат отца (оба пожилые были) вывешивали белую тряпку. Вот как-то приехали полицаи в деревню, они вывесили тряпку: в деревне немцы! Мы, ребятня, бегали у одного несгоревшего сарая и видим: идут два солдата по дороге. В деревне немцы, а солдаты идут себе... Мы играем. И сразу: тр-р-р-р-р-р-р! Из пулемёта - и их застрелили! Они ещё дышали, а полицаи тут же их и закопали... Потом оказалось, что они здешние - родители их были из деревни Шилово Семлёвского района. Сообщили туда - приехали родители, забрали их, перезахоронили.

Староста дядя Миша

У нас был староста в деревне. Наш староста был не на немецкой стороне. Он был пожилой, был связан с партизанами. Народ же выбирал старосту! Его выбрали, как хорошего человека. Ничего плохого от него люди не видели. У него сын был 25-го года рождения - вместе с моим братом прятался от немцев. Как только староста узнавал, что немцы или полицаи приезжают, он сразу сообщал, чтобы вывешивали тряпку у крайнего сарая - белую или красную.

Но люди-то разные... языки-то какие - лишь бы что плохое сказать. Когда нас эвакуировали под Вязьму, семья старосты дяди Миши осталась там жить, в нашу деревню они не вернулись. Подальше от всякого разговора.Тогда люди были тёмные. Где ты чего добьёшься? Наговорили на тебя - и пошло, поехало... Деревня на нашего старосту не обиделась бы никогда. Он и по жизни был хороший человек.

Мы были дети, нам особо ни о чём не докладывали. Бывало, отец придёт, поест и опять ушёл куда-то... Всем говорил не беспокоиться, что, мол, всё будет нормально. Старики все собирались и между собой решали все дела. Все наши старики были за советскую власть. Дядя Миша, дед Миша, дед Федя, мой отец... остальные мужики были в армии.

Отступление немцев

Стали немцы отступать, стали народ в Германию угонять. Что придумали наши пожилые родители? Немцы боялись тифа. Перед деревней поставили трафарет: в деревне тиф. Немцы подъезжали к деревне, видели надпись и разворачивались назад. Тифу боялись до страсти! Из нашей деревни не угнали никого.

Молодёжь хоронилась в то время в снежных окопах. В снегу выкопали окопы и там сидели. Мы, пацаны, бегали вместе с ними, чтобы немцы не угнали. Дорога была недалеко - слышно её было. Мы слышали, как немцы угоняли детей, стариков из деревни Холмина. И сейчас эти крики в ушах стоят, вспоминать тяжело. Дети, женщины плачут - это немцы делали зачистку. Наша деревня была чуть в стороне.

Брат у меня был 25-го года рождения - Вася. И ещё были с ним четыре таких парня. Всего их было три Васьки и два Кольки - пять человек. Они не попали под осеннюю мобилизацию, поэтому всё время прятались от немцев. Пока немцы были в деревне, - все молодые ребята прятались. Когда немцы уезжали, так им тряпку вывешивали на сарай. Они приходят, поедят. В лесу они сидели в снежном окопе.

Приезжают однажды полицаи в нашу деревню и объявляют, чтобы все ехали в Леоньково. Мол, из этой деревни не будут выгонять. А из нашей деревни население будут выгонять в Германию. Леоньково относилось к Самцовскому сельсовету Семлёвского района. Там жили наши родственники Хорьковы. Все собрались идти в деревню Леоньково. Оказалось, что это была ловушка.

В Леонькове у нас родня была, поэтому молодёжь, поверив полицаям, отправились в Леоньково. А я за ними увязалась. Родители в это время оставались в нашей деревне Никитинка с маленьким ребёнком. Ребята всё время в окопах сидели - а тут залезли на печку, отогрелись... поели горячего. А деревню тем временем окружили! Немцы это были, и ещё больше было полицаев. Окружили и давай выгонять население! Кто смог убечь, тот спасся, а кто не смог, тот попал в Германию. Молодёжь вся побежала в лес. С нашей деревни все ребята остались целы. А из Леоньково многих выгнали. Немцы окружили, а я что соображала?! Я побегла за этими ребятами. Ребята меня бросили. Снег же! Зима. Немцы были на лыжах. Как я только догадалась в ельник торнуться?! Я побегла в лес... сама не знала, куда я бегла... А немцы мимо меня только на лыжах - шшшшших! Прошелестели они мимо меня на лыжах и почему-то быстро вернулись обратно.

Потом наших ребят кто-то предал, их немцы забрали. Тогда ещё скотный двор не сгорел. Поставили их к стенке - расстреливать. Мой отец несколько слов знал по-немецки. Как он нам рассказывал, он с ними договорился. Он попросил не расстреливать ребят. Он им сказал: «Вы их не расстреливайте, они вам пригодятся. Они вам будут снаряды подносить». А ребятам сказал: «Только до Волгина дойдите (а там леса), и там убегайте. Они за вами не побегут». Так и было, ребята наши на следующий день и вернулись. А тут и наши войска пришли. И их сразу забрали в армию.

Опять бой

Немцы в нашей деревне были наездами. А когда они отступали - опять был бой. Нас эвакуировали под Вязьму. Наши солдаты вывозили нас на большак и везли под Вязьму - в деревню Фёдоровка Богородицкого сельского совета. Мы вернулись обратно только тогда, когда от немцев полностью очистили нашу территорию.

Пока мы были под Вязьмой, наши родители приезжали в деревню и сеяли рожь на своих усадьбах. Когда мы вернулись, уже была рожь, её начинали жать. Зима уже была обеспечена.

«Мы же выживали!»

Наша деревня опять сгорела от боя. Дома сгорели не все, один дом уцелел. Когда отступали наши осенью 41-го года, сгорела только середина деревни. А когда отступали немцы в марте 43-го, в деревне остался только один дом. В этом доме мы все потом зимовали. Кто окопы копал, кто что... У нас леса близко не было - всё кустарники. В 41-м году, когда были бои бод Ельней, у нас строили дорогу. Эту дорогу настилали брёвнами. Мы все эти брёвна забрали на свои хибары - вся деревня строила из той дороги хибарки. Долго жили в землянках. У кого старики были - как-то копались... Другим было тяжелее. Людей много погибло. Брат мой двоюродный не вернулся с войны, дядя, тётя не вернулись, соседских много не вернулось... почти что в каждом доме кто-нибудь не вернулся с войны.

Имущество всё или погорело, или немцы нашли и раскопали то, что было припрятано. Они, когда отступали, останавливались в нашей деревне, у нас хозяйничали. Вернулись мы из эвакуации - ничего нет. Все «ямки» откопали, всё забрали. Осталась немецкая кухня. У них было много фасоли - немцы всё фасоль варили, это я помню. А, когда они стали отступать, то мешки с фасолью побросали. Морковка сушеная с петрушкой осталась в бумажных пакетах. И кухня их у нас осталась. Они бегли.

Сразу стали колхозы восстанавливать. В колхозе нам не платили зарплату. И косили, и сушили, и возили... мы же выживали! Если бы мы не посадили, мы бы остались голодные... На себе пахали - таскали плуг, как бурлаки. Работали все, не считались с тем, сколько тебе лет. Когда война закончилась - мне было 16-17 лет. Поэтому мне всё время приходилось пахать. В лес ездили. Из Какушкино мы на себе возили брёвна: по пятнадцать-двадцать человек. Тогда назначали из колхоза на работы в лес. Лес заготавливали в Игоревке. Мы работали не покладая рук - и задаром! А есть нечего было. Кто работал в лесу - для тех хлеб пекли, может быть, чуть получше, - и всё. Ничего ж не было! Был голод, мы траву ели. В нашей семье все выжили в конечном итоге. В Никитинке только одинокие старики умерли от голода.

Потом начали коров разводить. Стали пахать на коровах. Мы получили корову, когда война закончилась. Та корова была из Германии. Знаю, что из деревни Рассвет женщина-ветврач ездила за коровами в Германию. Коров везли вагонами из Германии и пешком гнали. Нам в первую очередь дали корову, потому что мы свою корову сдали партизанам и у нас была справка от них. Коров давали также в первую очередь тем, у кого были дети маленькие.

Всё восстанавливали, как могли. После войны колхоз восстанавливали. А потом Славково, до которого был один километр, объединили с нами. Наши колхозники не хотели, голосовали против, но всё-таки наши колхозы объединили: Славково и Никитинка стали одним колхозом. Был раньше у нас колхоз «Кирпичики», а после объединения получили название «Борьба».

Школы в Славкове и Щербинине

Верили ли мы в построение коммунизма - не знаю, не могу сказать... а вот Ленина мы очень любили, с именем Ленина мы учились. Школа у нас была в Славкове. Там была школа до 4-ёх классов, а в Щербинине была семилетка (это было ближе к Васину). Там же была больница двухэтажная. Перед войной я перешла в четвёртый класс. Моего учителя звали Фёдор Данилович. Его забрали в армию, так он и не пришёл. Он хороший был учитель. Немцы пришли - учиться бросили. Потом ходили пешком семь километров - такая была учёба. Ходить было не в чем. С горем пополам закончила семилетку.

В Издешкове

Из деревни Никитинка я уехала, потому что вышла замуж. Муж работал землемером в Издешковском райисполкоме в землеустройстве. По колхозам ездил и мне понравился. В Издешково я приехала в 50-м году. Устроилась работать в торговлю - 43 года отработала в торговле.

В Издешкове в то время уже были райисполком, райком. Промкомбинат был, льнозавод был, вокзал уже был, известковый завод работал. Все эти предприятия работали, и даже в две смены работали. Люди были заняты. Старая деревянная больница здесь была. Люди быстро стали обживаться, несмотря ни на что. Уже в 59-м году мы стали строиться. Дом стали строить. Тогда можно было брать кредит. Зарплаты были маленькие, но дружно жили, друг другу помогали без денег. Делали всё сами, своими руками. Чтобы лес нагрузить, давали с организации машину. Заплатить надо было только, чтобы сруб поставили. На это и пошёл кредит.

Эпилог

Войны дожидать страшно! Это жуткое дело... только, чтобы не было войны... это такой ужас. Самое страшное, что может быть - это голод.

Мы своё прожили. Пенсию добились - нам ни лучше, ни хуже уже не будет. Нам интересно, что с вами будет? Как будут дети жить, как внуки-правнуки жить будут?

Всю жизнь нам всё было некогда: жили, обживались, работали и работали... У нас старая закалка, мы землю не бросаем. Сейчас молодёжь не хочет работать на земле. Внуки говорят: «А мне это надо?» или спрашивают: «В каком ты веке живёшь? Всё есть в магазине!». Я отвечаю, что в любом веке деньги нужны. Ладно деревни забросили... но хоть бы поля не забрасывали... поля позаросли!!! Лес, лес, лес... скоро здесь будет тайга.

Мы лучшей жизни и не видели, но как-то весело было. Все дружно в лес ездили - девчата, ребята... Тогда назначали, а не спрашивали - хочешь, не хочешь? Если был трудоспособным, то должен был идти работать. Люди были приучены к труду с детства. Сейчас время хуже не стало - сиди, гляди, ничего не делай, пенсию платят... Плохо то, что, куда не пойди - всё платное. Операцию сделать - плати деньги.

Когда колхозы соединяли, моя мама уже была нетрудоспособная, её в колхоз не приняли. Ей назначили пенсию 8 рублей! Потом стала получать 12 рублей. Умерла она в 84-м году и только один раз получила пенсию 37 рублей. Вот такая была пенсия. Всю жизнь она была дояркой, скотницей в колхозе, горб нажила... Так все и разъехались, потому что в колхозе ничего не платили. Все поразъехались... колхоз развалился и деревня ликвидировалась. К 50-му году в Никитинке уже ничего не осталось. Деревни Никитинка теперь вообще нет. Липа стояла около нашего дома - она там и осталась одна от всей деревни.

Поле и липа одна стоит...

(записано 18 августа 2014 года)