Материал страницы был обновлен 14.08.2020 г.

Воспоминания
Захаренковой (Жаворонковой)
Марии Константиновны
(14.08.1930-10.09.2019)

Марие Константиновне Захаренковой, родной сестре нашего знаменитого краеведа Андрея Константиновича Жаворонкова, исполнилось 89 лет 14 августа 2019 года. Через месяц она неожиданно ушла из жизни. Произошло это ровно через 6 лет (всего лишь без 4-х дней) после того, как не стало самого Андрея Константиновича. С нами остались их воспоминания, как частички их жизни.

Мария Константиновна помнила свою родную деревню Малое Алфёрово в то время, когда в ней не было даже радио. Она дополнила рассказ брата о своей семье и о своей деревне маленькими подробностями прошлого.

О семье Жаворонковых в деревне Малое Алфёрово

Мы с братом Андреем Константиновичем родились и выросли в кирпичном доме. Неуютно было в том доме. Трудно нам было. Папа рано умер.

Мама Екатерина Степановна

Мама нашу деревню Малое Алфёрово не любила. Она и замуж не хотела выходить в эту деревню. Мама была родом из деревни Никулино (что рядом с деревнями Леонтьево, Изъялово). Там было красиво, рядом протекает река Вязьма. И дружок у неё там был. Но у его семьи было мало земли. А у Жаворонковых - много. В Малом Алфёрове жила родная тётка мамы - моей бабушки сестра родная. Тётка всё восхищалась Жаворонковыми: какой дом построили и два жениха есть - два близнеца Вася и Костя. Вот бы Катеньку замуж выдать! Мама была певунья, плясунья и хохотунья! Хороводы водила! Она приглянулась будущему мужу - Константину Кузьмичу Жаворонкову. Один раз он её только и проводил с вечеринки. И ничего ей не сказал. Через три дня сваты приехали. Но жили хорошо.

«Катерин, я на этом свете больше не жилец...»

Папа считался зажиточным крестьянином. Был приказ от Ленина - у зажиточных крестьян отобрать зерно. Города строились, промышленность росла, народ из деревень много-много уезжал - кормить надо было. У отца было 19 га земли, 7 га пахотной. Вручную сеяли, вручную жали, вручную молотили... В семье было 8 детей. Четыре мальчика (сыновья) ходили в школу. Старшенький Петя уже за плугом ходил, отцу помогал. Папу одного из деревни посчитали, что он зажиточный крестьянин. Раскулачили его в 1930 году. Зерна у папы собралось около 200 пудов. На нескольких подводах увозили. Мама старалась сколько-то припрятать... но побоялись. А вдруг, хуже будет... Постановили на общей сходке деревни, чтобы обложить отца «твёрдым заданием». Он пришёл домой и говорит маме: «Катерин, я на этом свете больше не жилец...». Отца сослали на лесоразработку в Сычёвский район. Скудное питание, непосильный труд... И отец зачах. Он ушёл из жизни, когда ему был 41 год - в 1936-м году.

Брат-близнец отца - Василий Кузьмич, дожил до 79 лет. Василий Кузьмич воевал, был на фронте. Пришёл после войны. Умер он в 73-м году.

Папа умер, мама осталась одна с тремя малолетними детьми. Ещё она взяла на воспитание двоюродного нашего братика – своей сестры сына. Сестра жила в Москве, ей было очень трудно, она говорила, что бросится вместе с ребёнком под трамвай… Перед войной год был неурожайный, картошка была плохая. Мама поехала в Москву. Она решила свалять валенки и продать их. Продала она их за 280 рублей. Мама тогда говорила: «Ой, как быстро у меня валенки купили!». И стала она покупать там на эти деньги перловую крупу, чтобы нас, детей, кормить. И вот она один кулёчек возьмёт (а много ж сразу не давали!), к стеночке поставит… а народ там на неё: «Свиней кормить приехала! Эта женщина, она третий раз очередь занимает!». Мама им отвечает: «У меня трое детей в школу ходят, и маленький ещё есть!». Вот так обидели маму в Москве. Ну, привезла она крупу, кормила нас…

Братья Жаворонковы

Брат Пётр

Когда старший брат Пётр на сторону уехал, мне было лет шесть. Ушёл мальчик из деревни с пятью классами... Учителя считали, что Петенька - мальчик очень умный, не пропадёт в жизни, и порекомендовали ему спасаться от голода, нищеты и коллективизации. Через двенадцать лет он вернулся домой с дипломом агронома.

Петя получил образование в колонии Макаренко. Он где-то скитался на юге, встретил там Сашу Твардовского - вдвоём они случайно перешли турецкую границу. Их вернули и отправили в колонию к Макаренко учиться. У Твардовского были другие замыслы, он колонию Макаренко покинул. Петя был мальчик способный, поступил в Симферополе в институт и получил диплом агронома.

Однажды Петя даже прислал маме триста рублей денег! Брат писал маме: «Мамочка, как вы там живёте?». Мама отвечала: «Хорошо живём, только на соль денюшек нет, соли купить не за что...». Наверное, как-то где-то он подрабатывал, чтобы денег скопить для мамы... А к нам с братом Федькой пришли соседские дети - беспризорники. Мы стали играть с ними в прятки. У мамы деньги от Пети лежали в боковом кармане в её одёжке - одежда висела в доме. Беспризорники украли деньги. Мама потом допрашивалась: «Кто у вас тут был?». Ну, нашли, вернули деньги...

Братья Николай, Иван

Брат Николай (1917 г.р.) был танкист. Сам Будённый ему орден вручал! Он служил восемь лет, готовил танкистов для фронта. Завод эвакуировали из Харькова в город Чирчик в Средней Азии. Ему было очень тяжело там привыкать к климату, его била малярия. Брат Иван был 1920 г.р., после войны он выучился на юриста.

Эпизоды войны

Немцы

Брат Андрей уходил на войну, попросил сохранить его дневники - с 6-го класса он начал вести дневники. Надо ведь! Он один такой у нас в роду…

Чувствуем, что немцы близко, обстановка вокруг сложная, тревожная… уходить надо. Мы все попрятались. Мама ещё до прихода немцев траншею выкопала, чтобы от бомбёжек спасаться, – не разминуться в той траншее было… отца-то не было. А что она, женщина, мама наша? У кого мужчины были, кому силёнка позволяла – те блиндажики делали, прятались в них.

Дома двух братьев-близнецов (отца нашего Константина и его брата) были очень близко. Между этими домиками была боевая дорога – большак с южных деревень к северу, к Тверской области. Я взяла сумочку с дневниками и между грядками бороздку раскопала. Стала закапывать сумочку с дневниками в землю. Смотрю: по большаку немцы! Разведка немецкая! С автоматами наперевес… А я ж не пойму… Лопочут: «Руссишь солдатен?». На лошадях… каски не те… Я подняла голову от грядок, повернулась – не те каски!!! Что же за народ такой ворвался в деревню?! На лошадях, с автоматами!

Немец шёл по дороге на Москву – по булыжниковой мостовой – такой грохот стоял! Ещё за год-полтора до войны такие разговоры были: вот, говорили, дорога сделана – Гитлер сейчас попрёт на Россию! Так и произошло.

Мама побежала в избу, а в это время к нам ворвался немецкий офицер с саблей на боку. Этот немец, восторженный такой, заскочил в наш дом и кричит: «Матка! Драй таге вир тринкен кофе ин Москоу». Мы так поняли, что через три дня они уже собираются кофе пить в Москве. Но такая сила шла на Москву! Мы думали, что всё, конец... А потом затихли, затихли...

Что делать? Боимся… Мы остались в траншее ночевать. Бабушка с нами была и мальчик с нами был, двоюродный наш братик – маминой сестры сын. Братику надоело в траншее сидеть. Он увидел, что ворона пролетела и плачет: «Давайте вылезать – улетел самолёт уже!». Самолётов мы боялись.

До утра мы досидели в траншее, а немцев была полна изба! Вповалку они спят, сопят, храпят… Сколько можно в траншее сидеть? Страшно, не страшно, а надо вылезать… Мама пошла в разведку. Одни немец увидел маму, спросил: «Матка, твой Хаус?». Она объяснила, что да, её это дом, а у неё там дети в траншее… «А, киндеры?» - немец показал, что они не возражают, чтобы детей не печку посадить. Так мы вернулись в дом, нас никто не тронул.

А дневники так и лежали в земле и сохранились…

Австрийцы

В нашем доме какой-то особенный немец стоял – генерал, наверное… Ему особенную «постелюшку» возле стола под иконками постелили. Старостой при немцах был сват Младов Алексей Исакович.

Потом у нас в деревне стояли австрийские ремонтные бригады. Хорошие были солдаты австрийцы. Стояли они у нас очень долго. Они ремонтировали машины, которые приходили с фронта. У нас в доме они сделали себе перегородку, поставили печечку, двойные нары. Человек шесть стояло в нашем доме. Я даже немножко припоминаю их по именам. Самый хороший из них был Петер. Ещё были Фердинанд, Зеб и Карл.

«Ви хайст ду?»

Немцы у нас стояли, но из дома нас не выгоняли. Но брать у них ничего нельзя было! Они это называли: «цап-царап». Если заметят, что у них что-то тронули, то эту семью переселяли в другой дом. Нас никогда не трогали. Стояли у немцев бумажные мешки с карамельками. У нас был большой соблазн - конфет хотелось, мы же их никогда не видели. Мама нам говорила: «Боже упаси! Детки, ни-ни! Ничего не трогайте у немцев!». Правда, когда немцы уходили, они сами нам давали конфеты. Сначала они спрашивали имя: «Ви хайст ду?». Первое время было непонятно - что такое «ви хайст ду»? Они начинали объяснять, перечислять разные имена: «Марта, Берта...». Ну, понятно, имя хочет узнать. «Мария!» - отвечаю. «О! Мария Магдалина!» - запел немец. Потом позвал меня: «Мария, Мария!» - и насыпал много конфет в юбчонку. Немцы тоже были разные - и добрые, и злые. У нас нормальные немцы стояли. Все они были в немецкой форме - пойми их, кто там немец, а кто - нет...

Петер

Как-то Петеру назначили отпуск. Он нас спрашивал: «Матка, я еду в Австрию. Что вам привезти?». Мама попросила гребёнку, чтобы голову почесать (их действительно у нас не было). «А тебе, Мария?» - и меня спросил. В общем, уехал в отпуск, вернулся и привёз мне бусы! А маме гребёнку, и бабушке гребёнку!!! Костяные такие они были, хорошие… не сохранились, к сожалению…

С этими бусами я поехала жизнь себе устраивать в Москву. Чемоданчик собрала: две юбчоночки, два платьица и эти бусики в коробочке… И у меня этот чемоданчик украли! Поехали на попутке. Ехала я с братом Иваном. Женщины из Белоруссии с нами были – яблоки они везли, хряскали их ночью. Нам до Москвы ехать надо было, а им раньше выходить в Шаликове. И, выходя в Шаликове, они прихватили мой чемодан вместе со своими вещами! Трудный был такой период…

Учителя Селедцов и Толкачёв

Учителей Голочёловской школы Селедцова и Толкачёва не забирали на фронт. Мы только две недели походили в школу в 1941-м году. Учителя были без работы, есть им было нечего. Директор школы Селедцов ходил по деревням по семьям учеников, просил помочь с продуктами. Помню, что была зима, нас уже оккупировали. Селедцов с котомочкой за плечами зашёл к нам: «Тётя Катя, вот хожу, побираюсь, кушать нечего. Мучицы прошу». У него уже было полпудика в котомке насыпано – по совочку давали деревенские. Мучица у нас была тогда, мама поделилась. Немцы тогда у нас в избе были.

«Шлафен ви швайн!»

Однажды к немцам, стоявшим в нашей избе, пришли немцы из другого дома. И такой у них серьёзный разговор был! Спорят о чём-то, перебивают друг-друга! Нам интересно было, о чём это они таком говорят? В доме на стенке висели портретики маменькиных сынков - наших старших братьев. Немцы маму спрашивают: «Матка! Дайне киндере?». Она подтверждает: «Да, это мои дети». Объяснила, что этот (Пётр) инженер, этот и этот - танкисты (Андрей и Николай), а этот - в авиационном училище учится. Опять они дальше разговаривают... Разговаривали они, разговаривали, и вдруг один немец подбегает к нашей кровати, откидывает одеяло, хватает угол нашего матраса и показывает другим. Наша кровать стояла у порога, мы там втроём спали: мама, братик Федя и я. Конечно, спали мы на соломенных матрасах. Показывает этот немец другим немцам на наш соломенный матрас и кричит: «Шлафен ви швайн!». Спят как свиньи! Мол, за что они воюют! Шлафен ви швайн... Всё мы поняли. Спят как свиньи на соломе. За что воюют-то они, такие ребята-красавцы, чьи портретики на стенке висят?! Мама всё поняла...

Братья Жаворонковы

Бродячий «ферт»

У мамы был конь бродячий. Мама пожалела коня: бродил он, гнилую солому кушал. Она привела его на двор, накормила лошадку. Решила, что в хозяйстве пригодится. Немцы стали брать нашего коня на работы - дороги поправлять. Каждый день приходили за конём. Вдруг конь стал хромать. Приходит немец с автоматом - такой щупленький, небольшого ростика. «Матка! Ферта давай! Работать, работать!». Лошадь, значит, давай на работу. А мама ему и объясняет, что «ферт» заболел, хромает. Немец своё: «Давай ферта!». Она опять ему: «Заболел ферт!». Немец не слушает, орёт: «Давай ферта!!!». Мама как толкнула этого немца в грудь! Он с автоматом и полетел в сугроб! Снегу было много. Закувыркался немец в сугробе. А мама быстрее в дом стала уходить, прятаться от него. Бабушка видит, что мама вбегает в дом и за ручку дверь держит. А, что-почему? - понять не может. А немец уже с другой стороны дверь дёргает. Я тоже с печки соскочила, тоже стала помогать дверь держать. Мы с бабушкой не знаем, что происходит, но дверь держим. Немец подёргал, подёргал, но с нами тремя не справился. Ушёл. А с автоматом был!!!

Учитель Павел Михайлович Эрастов

Павел Михайлович Эрастов – друг нашего старшего брата. Они вместе учились в школе. Во время войны он попал в плен. Он знал немецкий язык, его немцы определили в комендатуру работать в Издешкове. Павел Михайлович жил у сестры Тони в Горлове. Мама их давно умерла, в Горлове жили две его сестры. Он часто проходил мимо нашего дома, здесь дорога поворачивала на Горлово. Работал он а комендатуре у немцев переводчиком, а мысли-то у него были свои… А потом что-то случилось, получился пожар – сгорела комендатура. Эрастова обвинили в поджоге, но он сбежал оттуда. Немцы прибежали искать его в Горлово, допытывались у сестры, угрожая ей пистолетом: «Где пан Эрастов? Где пан?». У сестры маленький ребёнок на руках был, а другой, чуть побольше, рядышком, за юбку держался. Она очень перепугалась, боженькой клялась: «Не знаю! Не знаю!!!». Отстали от неё, ничего ей не сделали…

Парашютисты

Зимой 1942 года десантников выбрасывали по другую сторону железной дороги от нас. Наши родственники жили на переезде между Алфёрово и Издешково. Потом рассказывали, что в лесу парашюты находили. В основном десантники искали деревню Бель. Двоих десантников немцы застрелили, а похоронить их велели нашим парням. Так эти балбесы привязали убитых за ноги к саням и волоком по снегу за санями их тащили. На них даже закричал австрийский солдат, чтобы положили, как положено, на сани. Закопали их потом на нашем огороде. А потом, уже после войны, перезахоронили их в Третьяково.

Младшенький брат Фёдор

Во время немецкой оккупации у нас было много разных эпизодов, запечатлевшихся в памяти. Был у меня младшенький брат Фёдор 1932 года рождения. Шёл 1942-й год - брату было 10 лет. Он всё время переполох у нас в деревне устраивал!

По деревне стояли немецкие постовые. Наш дом был на перекрёстке дорог. Рядом с трассой были выкопаны траншеи, а в них - брошенные винтовки. Фёдор уходил по направлению к трассе, находил там винтовки и стрелял из них по постовым! Однажды я была на улице, и вдруг - как просвистит пуля! Через дорогу - постовой. Я к маме: «Мама! Пули летят от трассы!». А мама сразу: «А Федька где?». У немцев уже переполох по деревне - вскочили на мотоциклы, схватили автоматы, кричат: «Патризанен! Партизанен!». Выскакивают они на мотоциклах из деревни, а навстречу им идёт мальчик - наш Фёдор. Он уже пострелял, возвращается в деревню. Ружьё бросил. Немцы его спрашивают: «Кляйне киндер, во партизанен?». Он пожимает плечами, отвечает, что, мол, не знаю, не видел... Немцы покрутились, повертелись, вернулись. Снова всё тихо, спокойно в деревне. Вот так он шум и переполох устраивал.

У немцев были машины. Вокруг них Фёдор крутился. Я и не заметила, что у него в ручонке было - то ли иголка, то ли шильце какое... «Пшик!» - и камера спускается. Брат прокалывал шины немецких машин! Я опять к матери: «Мама! Что он делает?!». Она ему: «Сынок, разве ж можно?! Нас же расстреляют!».

Ещё братик Фёдор рисовал воздушные бои. Немцам его рисунки не нравились. Самолёты были с красными звёздами и со свастикой. Конечно, со свастикой самолёты от пулемётной очереди горели, падали к земле. Кто из немцев улыбался, а кто кричал на него: «Кляйне партизанен!». Откуда у него были такие настроения - неизвестно. Никто ничего ему не рассказывал, телевидения не было, но он знал, что четыре старших брата были на войне. И Фёдор очень любил командовать, - всегда его выбирали командиром. Ребятишки-сверстники даже дали ему прозвище «Буденный».

«Пан, не надо маму стрелять!»

Однажды моей маме немец с пистолетом угрожал. Много немецких лошадей и повозок стояли в прогоне у дороги. Парень один, живший от нас через дорогу – Юра, одной с нами фамилии - Жаворонков, снял у немецкой лошади узду и пробежал сквозь наши сени на улицу по деревне. Такой он был хулиганистый, вся семья была вороватая... Наш папа даже не хотел иметь одну фамилию с этой семьёй. Немец это увидел, и к маме с пистолетом! Я так перепугалась!!! Подбежала к немцу: «Пан, не надо! Не надо маму стрелять!». Тот немец отстал. С ругательствами, но ушёл. Только я страху натерпелась за маму.

Немецкое кладбище в Малом Алферове

В двух километрах от Голочёлова был бой. Нам было слышно стрельбу. Немцы своих погибших солдат привозили и складывали в сарай моего дяди. Так они штабелировали трупы. Наши же солдаты так там в поле и остались. В наших сенях был склад рюкзаков - от пола до крыши. Что за рюкзаки? Мы понятия не имели...

Потом немцев хоронили. Сначала динамитом взрывали землю (был февраль месяц). Квадрат большой у них получился. Снег кругом был чёрный. Вызывали священника, он молитвы читал. Укладывали своих солдат рядами. Делали выстрелы в воздух. Большое было кладбище.

Брат Андрей

Пришло нам однажды письмо с фронта - треугольничком. Это было уже, когда оккупация закончилась, но война ещё шла - в 1943-м году. На нём штамп - «проверено военной цензурой», как обычно. Я уже грамотная была, в четвёртом классе всё-таки училась. Разворачиваем, читаем: «Дорогая Екатерина Степановна! Спасибо Вам за Вашего замечательного сына! Ваш сын в боях за Родину проявил доблесть и геройство. Подвиг Вашего сына бесподобен. О его подвиге мы будем писать в центральных газетах. Подвиг Вашего сына будут изучать сотни молодых воинов Красной Армии». Мы газет, конечно, не выписывали, не читали... Мама была малограмотная, бабушка совсем неграмотная. Потом я узнала, что брат Андрей прорвался с танком на немецкую позицию. За это был награждён орденом Красной Звезды.

Ответ мама пошла писать в деревню Голочёлово к девушке Нине Кондрашовой, с которой брат Андрей вместе учился и играл в спектакле «Цыганы». Девушка играла тогда роль Земфиры, а брат играл цыгана. «Ниночка, помоги мне написать ответ», - попросила мама. «Тётя Катя, конечно, напишем!» - ответила Ниночка. Ниночка написала ответ, пришла к маме и бабушке, им прочитала. Они прослезились, письмо одобрили. Ниночка отнесла его на почту. Я прихожу из школы - а у мамы и бабушки слёзы на глазах, они говорят: «Ах, Манечка, как жалко, что ты Ниночку не застала! Она такое письмо замечательное трогательное написала! Мы даже заплакали!». Пошло это письмо на фронт. Прошло какое-то время - опять приходит маме письмо: «Дорогая Екатерина Степановна! Спасибо Вам за Ваше письмо! Ваше письмо читали все солдаты нашего полка. Спасибо Вам большое. В том числе и Ваш сын читал Ваше письмо». Письмо не сохранилось, к сожалению. Лишь в моей детской головёнке остались строки из этого письма [1].

Азбука выживания от мамы Катерины Степановны

Мама у нас была предприимчивая. Во время войны многие голодали. А мама от голода спасла четыре семьи: семью своей сестры, семью брата, тёщу брата…

Тёща маминого брата пришла к нам с двумя девочками. Деревню Шубино (что за Третьяково) сожгли за связь с партизанами. А народ из домов выгнали: уходите, куда хотите! Наверное, это был февраль месяц 1942 года. Все подались в Тверскую область. Наша родственница – тёща маминого брата (лет 60 ей было), с двумя внучками оказалась среди них. Одной девочки был только третий годик. Она посадила её в мешок. Второй годиков девять было. Тамара и Валя их звали. Народ и говорит ей: «Акулин, что ты мучаешься? Да брось ты эту девочку в снег! Покричит, покричит на морозе, да и всё…». Как они выжили?! Они скитались, скитались… Решили податься обратно, пошли к нам. Удалось им добраться до нашей деревни. Сумерки уже были. Я говорю маме: «Какая-то тётка идёт с двумя девочками». «Ой, это ж моя сватья!» - всплеснула руками мама. Мама печку натопила, накормила их, спать уложила. Они проспали целые сутки! Так они настрадались и наголодались...

Когда немцы отступали, наши родственники жили на железной дороге на 283-м километре. Наш дядя Егор работал на железной дороге. Красивый огромный дом под одной крышей на две семьи! По две больших комнаты на каждую семью. Их крышу нам из деревни было видно. Когда нашу деревню подожгли, мы наблюдали за их домом. Три дома на перекрёстке в нашей деревне не горели. Один из них - наш. Немцы отступали по дороге - на повозках, на машинах. Дома рядом с дорогой не подожгли, чтобы им огонь не помешал. Наблюдаем за крышей наших родственников и вдруг видим: два факела - горит скотный двор и горит дом наших родственников. Шёл последний отряд немцев по железной дороге, увидели целый дом. Обстреляли его из зажигательных ракет. Дом вспыхнул. Сгорели. Мама меня отправила «в разведку» - разузнать, как там наши родственники? Какой-то бушлат солдатский мама на меня надела... А в это время родственники уже на санках к нам идут - они тоже видели, что наш дом стоял. Тогда было хорошо видно железную дорогу из Малого Алфёрова. Это была семья маминого брата, у которого было 8 детей (брата немцы забрали) и семья маминой сестры Татьяны - тех было четверо.

А ещё сгорела сестра нашей бабушки. И этих она приняла. Как-то мы все размещались, что-то ели... У мамы своей было много картошки. Картошка у нас была. Колхозное поле было – сажай, сколько хочешь. Маме говорили: зачем сажаешь, наши придут, всё равно отберут. Она отвечала: «Это ещё когда придут! Дай бог, чтобы пришли, я сама отдам…».

Осталось в деревне солдатское овощехранилище. Остались кадки с капустой, картошка, другие овощи. Кто хотел из деревенских, приходили за капустой, за картошкой. Откуда-то мама раздобыла овёс. Вспахала колхозное поле и посеяла овёс. Овёс уродился. Обмолотили его. Сделали ручную мельницу. Два чурбана берёзовых набивали осколками от чугуна. Один чурбан сверху, другой снизу, сверху палка, посередине отверстие. Крутили чурбаны один над другим. Получалось зерно, мука, овсянка. Молотый овёс нас спасал. Муку просевали, замачивали. Ещё перед войной мама купила тазик. В этом тазике мама заквашивала, потом кисель варила в печке. Хорошо, если было баранье сальце - чуть-чуть ножичком скребли его в этот кисель. Как мы ели этот кисель! Все дети. Какие милые были дети! Всем было хорошо. Бабушка посылала нас за хреном на огород. Мы приносили, чистили, скребли хрен. Бабушка тёрла его на тёрке. Картошки было вдоволь. Варили большой чугун картошки. Бабушка часть картошки толкла, заливала квасом и добавляла туда хрен. Это мы ели вприкуску с горячей картошкой. Как было аппетитно! Квас с хреном и картошкой! Кругом свирепствовал тиф, а из нас никто не заболел. Бабушку все слушались. Бабушка сказала - закон! Она говорила: «Детки, за мной, огород надо загородить». Никто никогда не ослушивался. Кому давала веревочку, кому - ничего не давала, потому что не нашла. Шли мы за тыном в лес, выполняли приказ бабушки. Так мы выживали…

Учились после войны дети при керосиновой лампе - свет нам провели только в 1961-м году, а новую дорогу через Малое Алфёрово построили в 1974-м году.

В Москве

Я уехала в Москву в 1949-м году - работать на заводе. Потом и мама жила со мной в Москве. Брат Андрей Константинович закончил Московский Государственный Университет им.М.В.Ломоносова и работал учителем истории - сначала в московской школе №745, а затем в школе №212. Андрей Константинович всегда интересовался историей своей малой родины, собирал материалы. В школе №212 директором был Эрастов Павел Михайлович - сам родом из соседней деревни Горлово. Он был фронтовик, был ранен на войне. Они вместе с братом часто приглашали в наш дом знаменитых земляков. Среди них были Юрий Никулин и лётчик Герой Советского Союза Михайлов Павел Михайлович. Они приходили к нам в гости.

Мама ведь была родом из деревни Никулино... Помню, что, когда у нас в гостях был Юрий Никулин, мама села в кресло, а Юра Никулин опустился перед ней на колени и говорит: «Дайте мне поцеловать Ваши руки! Сколько же они переделали!». Это он сказал моей маме! А руки у неё были, как у меня - заскорузлые! А мама: «Ой, Юрушка! Я так хлёстко жила!». Никулин же был наш земляк, из города Демидова! Где-то и как-то они встретились с Павлом Михайловичем Эрастовым... одно время они вместе были на фронте. Приятно им было поговорить...

Никулин был у нас только один раз. А вот лётчик Михайлов Павел Михайлович, родом из деревни Гришково Холм-Жирковского района, бывал у нас не раз. Он - заслуженный лётчик, летал по международным линиям. Он написал много книг. Среди них «В небе двух полушарий», «10 000 часов в воздухе» и «В горах Югославии». Он сколько подарков нам дарил! Он получил Героя Советского Союза за спасение Иосифа Броз Тито. Красавец! Умница! Он мне, серой деревенской мышке, говорил, что самая большая трагедия в его жизни была - не было у него детей. Эта мысль его никогда не покидала. Он был женат на актрисе Московского драматического театра имени Гоголя Кузнецовой Ольге Александровне. Жили они на Соколе в престижном, шикарном доме.

Со своей родиной, со своей деревней Павел Михайлович связи не терял. Во время войны его мама с сестрой эвакуировались в Казахстан в село Федулеево недалеко от Уральска. Тогда это было очень сложно, но им удалось. Он знал, что мама где-то там, в Казахстане. И однажды, пролетая над Казахстаном, он посадил самолёт на поле в месте, где жила мама, хотя находился на службе! Чтобы увидеть маму! Все колхозники двинули смотреть на лётчика и самолёт. А мама его, увидев, что все бегут, подумала: «Ой, у меня ж сынок лётчик! Надо и мне туда сбегать, посмотреть...». Бежит, бежит женщина к самолёту... а это оказался её сынок! Вот такая история была. Он маленько задержался, увиделся с мамой, а затем взлетел и улетел. Это было в августе 1943 года.

Во время войны Павел Михайлович принимал активное участие в военных действиях в Югославии, где был спасён лидер Народно-освободительной армии Югославии Броз Тито, за которым охотились немцы [2]. Павел Михайлович был удостоен звания Герой Советского Союза.

Вот такие у нас земляки.

43 года я отработала в Москве. За 43 года я Москву не полюбила и не привыкла к ней. Вышла не пенсию и вернулась в Малое Алфёрово, построила дом. В 1994-м году мы праздновали 400-летие нашей деревни. Престольный праздник нашей деревни - 19 августа в день Преображения Господня, в Яблочный Спас. Инициатором праздника был брат Андрей Константинович. Столы поставили на улице, бабушки-старушки наши пели старинные песни... так хорошо пели...

«Бабушка, расскажи о войне!»

Много пережито... Внуки, когда у меня были маленькие, просили, чтобы я рассказала им о войне. Но я не сумела ни одного эпизода рассказать им. Им уже спать пора, а я ухожу косить по вечерней зорьке. Они мне: «Бабушка, расскажи о войне!». «Детки, мне ж надо сенца заготовить для козочки! Скоро приду, я долго там не буду...», - говорю им. Прихожу - а они уже спят. Я козочек подою, растолкаю внуков, чтобы молочка попили. А они уже и молочка не хотят. Так и не сумела рассказать...

(записано 25 июня и 19 августа 2014 года, 8 января 2015 г.)