Чаусова Алла Захаровна - дочь Чаусова Захара Владимировича и племянница Стецкого Алексея Ивановича. Оба они были репрессированы в конце 30-х годов XX века.
Она родилась 8 апреля 1928 года в селе Боровщина. В 1935 г. поступила в 1-ый класс школы №3 им.Чернышевского г.Смоленска. В 1941 г. окончила 7 классов средней школы. В начале Великой Отечественной войны была эвакуирована из Смоленска в Тамбовскую область, а затем переехала в Московскую область. После изгнания немецких захватчиков из пределов Смоленской области вернулась на родину, в село Боровщина.
В 1945 г. поступила в 8-ой класс Старосельской средней школы Издешковского района, которую окончила в 1948 г..
После окончания школы поступила на работу зав.библиотекой этой же школы и одновременно была принята на заочное отделение географического факультета Смоленского пединститута. В 1950 г. была назначена преподавателем физкультуры в Боровищенскую семилетнюю школу, а в 1952 г. была переведена в Бессоновскую семилетнюю школу учителем географии. Кроме географии преподавала и немецкий язык.
В 1957 г. Алла Захаровна окончила полный курс Смоленского пединститута по специальности география. В Бессоновской школе работала до 1974 г.. В связи с закрытием школы, была переведена в Издешковскую среднюю школу преподавателем географии, где проработала до 1983 г..
Здесь приводятся воспоминания Чаусовой А.З. о её репрессированном отце и других родственниках. С большой болью говорит Алла Захаровна о том, что почти двадцать лет отца не было с семьёй, что он приобрёл 13 болезней, находясь в заключении. Картину ужаса, через который пришлось пройти отцу, дополняет протокол допроса Чаусова З.В..
Мой отец, Чаусов Захар Владимирович, отсидел почти двадцать лет. Двадцать лет его не было с семьёй...
Помню, как его арестовывали. Помню, как он подошёл ко мне: «Ну, доченька, за мной приехали, я ухожу теперь...».
Это был 1938 год... Мы жили тогда в Смоленске. Папа работал в обкоме партии. Стали арестовывать. Румянцева и Ракитова арестовали. Весь состав обкома партии был арестован.
Мой отец сам не знал, за что его забрали. Его сильно пытали, когда он был в тюрьме в Смоленске. Ему повредили слуховые нервы. Заставляли стоять на ногах целыми сутками. От этого ноги стали кровоточить. Ноги остались больными на всю жизнь. Когда он оказался в ссылке, то растерял всё здоровье и приобрёл тринадцать болезней!
Сперва он был на Урале - во время войны он был на Урале. Там заключённые заготавливали лес. Как накормят заключённых вечером зависело от того, сколько они напилят леса. Помимо политических заключённых ещё и уголовники отбывали там свои сроки. Только отец и другие лес напилят - приходят, леса нет! Лес уже украли... Это уголовники крали лес. Возвращаются они в бараки - голодные, холодные... и как хочешь, так и будь... на северном Урале ведь зимы холодные.
Потом он был в ссылке в Сибири, в Новосибирской области. Сохранились фотографии. На фотографии - землянка в Сибири. Там он прожил семь лет. Отец умел плести корзинки из лозы. Так у него хорошо это получалось, что с его корзинками женщины ходили на рынок, как с дамскими сумочками. Корзинки пользовались спросом у дам. Плетением корзинок он занимался в Сибири, в ссылке.
Хотел он, чтобы мы с мамой туда поехали. Но мы с мамой не поехали. И был он там до тех пор, пока Иосиф Виссарионович Сталин не умер. Тогда начали эти дела разбирать, и его отпустили. Он приехал к нам. К этому времени у него было 13 болезней. Он стал очень больным человеком...
Приходили к нам, спрашивали: «Будете вы брать такого больного человека?». Ну, как же мама могла не взять своего родного мужа? Ответили: «Будем, будем, будем брать!!!». Вот он приехал, встретили его в Издешкове. Я тогда работала в Бессонове учительницей в школе. Положение было очень тяжёлое. Двадцать лет его не было со своей семьёй... Умер он в 1972 году - на 79-м году жизни.
Писал отец всё время. Писал матери письма из ссылки - на 14 листах! Рассказывал о том, как он живёт. Писал он очень грамотно, без единой ошибки. Его никто не учил. Учился он всему сам. Он был очень талантливый. Когда его сын Юра (мой старший брат) учился в школе, папа учился вместе с ним. Юра учился в 3-ей средней школе имени Чернышевского, а отец брал всё от него. При этом он был ещё и радиолюбитель. Натягивал антенну через комнату - мама была очень недовольна этим. Он всё время говорил: «Будет, будет ещё телевидение!». Мы и не знали ещё ничего об этом...
Мама моя, Ольга Ивановна Стецкая, была очень грамотная. Она работала в газете «Рабочий путь». Когда отца арестовали, то её сняли с этой работы, но не арестовывали.
Мама была из Боровщины, и я родилась в Боровщине. Мама всё время работала вместе с отцом, вместе с ним ездила по деревням. Сохранилась фотография, на которой отец на собрании в Издешкове по установлению советской власти, а прямо за ним - мама. Эта фотография проехала полсвета. Когда Смоленск бомбили, немцы приближались, а наши войска отступали, меня увозили из Смоленска с бабушкой Александрой Александровной и с моей двоюродной сестричкой Младой. Фотография была всё время с нами. Почему мы взяли эту фотографию - я не знаю.
Отец Млады - Алексей Иванович, родной брат моей мамы. И его арестовали. Больше о нём никто ничего не знал. Он был выдающийся человек, до ареста он по радио выступал, когда отмечали годовщину смерти Ленина. А потом - ничего не известно... Жену его (маму Млады) тоже арестовали: дядю Алексея арестовали, а в скором времени арестовали и жену. Она отсидела восемь лет.
В Смоленске мы жили в Малоштабном переулке. Там было три дома. Сперва мы жили в неважной квартире, а потом нам дали хорошую квартиру.
У меня была тётя - мамина сестра. Она была очень знающая: её работа была связана с управлением школами. Замуж она не выходила, хотя была очень видной и хорошей. У неё была комната, а у нас - большая комната и спальня. Тётя была очень большая рукодельница. Она так хорошо вышивала и шила! Это было необыкновенно!!! Моя мама умела шить, но не так, как тётя. При этом тётя ещё и училась в институте. Идёт, бывало, моя тётя по Смоленску - понравится ей что-нибудь: пальто или платье... Приходит она домой - покроит и сошьёт! Это был необыкновенный человек. У меня, наверное, было пятьдесят платьев всяких, сшитых тётей. А я любила только одно... такой я была смешной человек.
Мне было тринадцать лет, когда началась война. Мы жили в Смоленске, я училась в школе. Мы ходили за какими-то продуктами, и вдруг - объявление: «Началась война, на нас вероломно напала Германия...». Прошли всего лишь какие-то дни, начались бомбёжки. Вся центральная часть города выгорела. Мы в это время спасались в каком-то подвале. Страшно было - огонь кругом. После бомбёжки пошли домой, собрали кой-какие вещицы и пошли в деревню Рай. В этой деревне мы ночевали. В это время Смоленск постоянно бомбили. Дело стало подходить к тому, что надо уезжать. Маму с работы не отпускали. Тётю - мамину сестру родную, тоже не отпускали.
Тётя нашла детский сад, который эвакуировали. С этим детским садом нас отправили «путешествовать» - бабушку, меня и двоюродную сестрёнку Младу - дочку дяди Лёли.
Мы отправились с детским садом, но были предоставлены сами себе. Бабушка, я и моя двоюродная сестра - мы были втроём. С родителями не было никакой связи.
Когда немцы отступили, за нами приехал брат бабушки. Мою двоюродную сестру, оставшуюся без родителей, взяла её тётя - родная сестра её матери. А мы с бабушкой вернулись в Боровщину.
В Боровщине была церковь. Я помню церковь, я помню, как снимали колокола. Там был замечательный священник Валерьян Петрович. Он был сначала учителем, а потом почему-то стал священником. Он приехал туда с женой и со своей маленькой дочкой. Когда всех стали арестовывать, то и его арестовали. По этой причине церковь прекратила работу.
Во время войны мы в церкви рубили капусту. Эту капусту вырастили военнослужащие. У нас такой капусты никогда не было в своих хозяйствах. Большие такие кочаны были! Военные заготавливали эту капусту и отправляли её на фронт.
Когда закончилась война, я продолжила учиться в школе. Тогда уже и мать нашлась. Она приехала ко мне в Боровщину. Брат Юра погиб на фронте. Прислали мне похоронную. Плакала я какое-то время... Он был очень хороший. А что делать?
Надо было ходить три километра до школы. Училась я хорошо, добросовестно. Были, конечно, большие трудности. За учёбу надо было платить. Мне платить было нечем.
В школу я ходила из Боровщины до Старого Села, а от него ещё около километра. В самом Старом Селе школы не было. В одном классе печка была сделана, а в другом не было. И мы занимались в неотапливаемом классе. Бывало, сидим: одетые, вплоть до рукавиц. В таком холоде мы учились. А потом, как только отпустят, так мы бежим до Старого Села бегом, чтобы только согреться.
Тяжёлое было время. А потом началась голодовка. Ели одну только крапиву. Это было в 1945-46 годах. Но тогда уже мама вернулась откуда-то... Увидела меня: ой, говорит, какая ты уже большая стала... Конечно, я уже была переростком. Вот такие вот дела...
В Бессоново меня направили работать после института. Я работала учительницей, преподавала географию, и ещё немецкий язык на меня наложили. Бессоновская школа была большая: здание было не очень большое, а учеников было много. Были даже ученики, которые учились в вечерней школе.
Учителей было человек 6... Сперва директором был Милентьев. Он был очень умный, закончил не одно высшее учебное заведение, но выпивал сильно. У него была семья: жена - учительница начальных классов, дети - дочь и сын. А потом прислали нового директора - Ивана Прокофьевича Прокофьева. Он приехал со своей женой и с тремя детьми: мальчиками - Володей и Шуриком, и девочкой Зоей.
Школьники работали в колхозе. Председателем колхоза в Бессонове был Георгий Артемович. У него была семья: жена, трое детей - все мальчики. Кукурузу сажали. И мы со школой сажали кукурузу. Тогда это была распространено.
В то время Бессоново выглядело неплохо. Озеро, постройки...
(записано 21 июня 2014 года)
Родился 3 (15) февраля 1896 года в селе Боровщина Вяземского уезда Смоленской губернии в семье чиновника. Советский партийный деятель. Расстрелян 1 августа 1938 г..
Окончил Смоленскую гимназию. С 1915 года учился в Петроградском политехническом институте. В том же году вступил в партию, в 1916 году входил в состав Петербургского комитета РСДРП от студенческой большевистской фракции. Институт не окончил, будучи исключен в связи с арестом. Осуждён к административной высылке в Пермь. Затем вёл работу в Москве.
Во время Февральской революции 1917 г. агитатор Петербургского комитета партии, затем секретарь завкома, член Выборгского райкома партии. Делегат 6-го съезда РСДРП(б). Участник Октябрьского восстания в Петрограде и подавления мятежа Керенского — Краснова. В 1918 - 20 гг. на военно-политической и штабной работе в Красной Армии.
В 1921-1923 гг. учился в Институте красной профессуры. В 1923 - 1926 гг. работал в системе партийного и государственного контроля в органах ЦКК - РКИ, одновременно в 1925 г. являлся редактором газеты «Комсомольская правда». С 1926 г. - зав. отделом Северо-Западного бюро ЦК и Ленинградского губкома партии. После смерти Ленина активный сторонник Н. И. Бухарина, причислялся к так назыв. бухаринским «красным профессорам», после его поражения перешёл на сторону Сталина. Стецкий писал в письме к Сталину: "Когда же Бухарин выступил и против индустриализации, то я понял, что мне с ними не по дороге" и «я их рассматривал, как врагов».
В 1930–1934 гг. заведующий Отделом культуры и пропаганды. В 1933 г. член Организационного комитета Союза советских писателей, во главе которого номинально находился Максим Горький, но де-факто всеми делами управлял Стецкий. В 1934 г. по поручению Сталина изучил жалобу сотрудников Эрмитажа, и благодаря подготовленным им документам хищническая продажа картин из коллекции Эрмитажа была остановлена.
С 1934 г. главный редактор журнала «Большевик». В 1935–1938 гг. заведующий Отделом партийной пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).
Руководил пропагандистскими кампаниями в 1930-х гг.: организовывал разоблачения троцкистов, зиновьевцев, «вредителей», кулаков, «подкулачников» и прочих. Организатор "всенародной" поддержки сталинской политики массовых репрессий.
Делегат 14 - 17-го съездов партии; на 13 - 14-м съездах избирался членом ЦКК, на 15 - 17-м — членом ЦК. Член Оргбюро ЦК с 10 февраля 1934 года. В 1937 избран депутатом Верховного Совета СССР.
Арестован 26 апреля 1938 г.. О том, за что был арестован Алексей Иванович Стецкий, можно сделать приблизительный вывод из следующей Справки ГУГБ НКВД СССР для И.В. Сталина о поэте Демьяне Бедном:
Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) – поэт, член Союза советских писателей. Из ВКП(б) исключен в июле с.г. за «резко выраженное моральное разложение».
Д.Бедный имел тесную связь с лидерами правых и троцкистско-зиновьевской организации. Настроен Д. Бедный резко антисоветски и злобно по отношению к руководству ВКП(б). Арестованный участник антисоветской организации правых А.И.Стецкий по этому поводу показал: «До 1932 г. основная задача, которую я ставил перед возглавлявшимися мною группами правых в Москве и Ленинграде, состояла в том, чтобы вербовать в нашу организацию новых людей. Из писателей я установил тогда тесную политическую связь с Демьяном Бедным, который был и остается враждебным советской власти человеком. С Демьяном Бедным я имел ряд разговоров, носивших открыто антисоветский характер. Он был резко раздражен недостаточным, по его мнению, вниманием к его особе. В дальнейших наших встречах, когда стало выясняться наше политическое единомыслие, Демьян Бедный крепко ругал Сталина и Молотова и превозносил Рыкова и Бухарина. Он заявлял, что не приемлет сталинского социализма. Свою пьесу „Богатыри“ он задумал как контрреволюционную аллегорию на то, как „силком у нас тащат мужиков в социализм“».
Военной коллегией Верховного суда СССР 1 августа 1938 г. приговорён к расстрелу и в этот же день расстрелян. Реабилитирован посмертно военной коллегией Верховного суда СССР 2 июня 1956 г., 3 сентября 1956 г. КПК при ЦК КПСС восстановлен в партии.
Источник: сайт https://ru.wikipedia.org
Протокол допроса свидетеля Захара Владимировича Чаусова. 25 февраля 1956 г. , село Венгерово.
Народный следователь прокуратуры Чановского района, Новосибирской области мл.юрист Пирогов допросил в качестве свидетеля Чаусова Захара Владимировича, 1893 года рождения, уроженца Старое Село Смоленской области, русского, беспартийного, с образованием 3 класса, в настоящее время работает в колхозе им.Кирова, работал в момент, к которому относится показание – гор. Смоленск, радиоузел, заведующий бюро повреждений, судимого в 1939 г. по ст.ст. 17-58-8 и 58-11 УК РСФСР к 10 годам тюремного заключения, в настоящее время проживает в дер. Ключевая Венгеровского района, Новосибирской области.
ВОПРОС: Подтверждаете ли Вы свои показания, данные в ходе расследования по делу, по обвинению Вас и других участников контрреволюционной организации?
ОТВЕТ: Свои показания, данные на предварительном следствии о том, что в марте месяце 1934 года ШИЛЬМАНОМ [я] завербован в контрреволюционную организацию, что я, якобы, стоял на позициях на- сильственного устранения руководства партии и правительства[,] не подтверждаю. В ходе предварительного расследования свои показания были из меня вытянуты (так в тексте – Н.И.), путем применения угроз, физического насилия и истязаний. Единственно правильными в протоколах допроса являются мои анкетные данные. Следствие проходило следующим образом: 28 апреля 1938 года меня арестовали. Меня привели в [У]НКВД[,] и лицо, которое меня привело[,] допросило сразу же. Передо мной был поставлен вопрос[,] принадлежу ли я к право-троцкистской контрреволюционной организации и признаю ли я себя виновным. Поскольку о существовании такой организации не знаю и в ней не участвовал, то я даю отрицательный ответ. Это было записано в протоколе, я расписался[,] и после этого меня отправили в городскую тюрьму.
Через неделю меня вызвали в [У]НКВД к следователю САМОШКИНУ на допрос. САМОШКИН предъявил мне показания БОЛЬШУНОВА (бывш.[ий] работник Обкома ВКП(б)[)], и ЖУШМАНА о том, что якобы ШИЛЬМАН говорил им, что я им завербован в контрреволюционную право-троцкистскую организацию. На это я ответил, что не было оснований для моего ареста. САМОШКИН написал 5-6 вопросов, примерно следующего содержания, кем, когда я был завербован в контрреволюционную организацию, какие цели, программа была у этой организации, методы выполнения поставленных задач, какие поручения давались мне, что я практически выполнил. Эти вопросы были написаны на шпаргалке. САМОШКИН передал эту шпаргалку мне, дал лист бумаги и предложил мне написать о моей деятельности.
Я подробно написал о своей честной работе. Когда же САМОШКИН прочитал это, он начал оскарблять меня (так в тексте – Н.И.), угрожать, порвал мою запись, заставлял писать то, что было написано на шпаргалке. Пришел начальник отделения КОМОВ. Вместе с САМОШКИНЫМ они меня били. Потом КОМОВ предложил поставить меня до тех пор, пока я не соглашусь написать ответ на вопросы. Я простоял 7 часов, САМОШКИНА куда-то вызвали, меня отправили в камеру. Через некоторое время вызвали на допрос. Следователь был РАССАДИН. При допросе РАССАДИНЫМ приходил САМОШКИН в пьяном виде и избивал меня. Когда меня начал допрашивать РАССАДИН, то я ответил, что в контрреволюционной организации не состою и об этой организации мне ничего не известно. Пришел начальник отделения КОМОВ и вместе с РАССАДИНЫМ начали оскорблять меня, угрожать мне. После этого поставили меня[,] и я трое суток стоял. Несколько раз падал в обморок. Ноги, руки, опухли, я упал и больше подняться не мог. РАССАДИН подбежал ко мне и начал бить ногами. Пришел начальник отдела ДЕГТЯРЕВ, начальник отделения КОМОВ. Здесь я согласился на их требования и подписывал все, что они от меня требовали. Я заявил им, что пусть пишет следователь, ибо у меня опухли руки. Однако они подняли меня, посадили на стул, дали в руки карандаш[,] и я с помощью следователя РАССАДИНА (он держал мою руку) написал, что писал по вопросам на шпаргалке. Через два дня я отказался от своих показаний, [заявив,] что показания дал в результате такого насилия. Меня избили (КОМОВ, РАССАДИН, САМОШКИН)[,] поставили на стойку. Поставили лицом к печи. Применив такие меры насилия, я [был] вынужден снова дать показания, которые требовали от меня. Несколько времени меня не вызывали на допрос. Потом следствие вел ЦВЕТКОВ. При допросе я отказался от своих показаний, заявив, что они даны в результате насилия, примененного надо мной. ЦВЕТКОВ поставил лицом меня к печи и начал в затылок наносить мне удары. Избил сильно. ДЕГТЯРЕВ и ЦВЕТКОВ, которые били меня, требовали от меня, чтобы я показал, что меня завербовал не СОКОЛОВ, а ШИЛЬМАН. Я им ответил, что меня никто не вербовал, что я ничего не знаю. После избиения и истязания, я написал, что меня завербовал ШИЛЬМАН. Еще до этого случая меня выз[ы]вали к КОМОВУ. КОМОВ прочитал мне показания на множест[в]е листах. Показания, что читал КОМОВ, были, якобы даны мною. Я пояснил, что таких показаний не давал. Что все это ложь и подписывать не буду. КОМОВ угрожающе заявил, что подпишу. Садили меня в шкаф, заставляли длительное время стоять. После этого я вынужден был подписать все, что читал КОМОВ.
Вскоре мне объявили об окончании расследования. Знакомил с материалами КОМОВ. Зачитывал показания СОКОЛОВА, протокол очной ставки с СОКОЛОВЫМ. Не разрешил лично самому знакомиться с делом. После этого ЦВЕТКОВ оформил акт об окончании расследования. Я отказался от подписи.
ВОПРОС: Почему Вы показали на ШИЛЬМАНА, СОКОЛОВА, ШУРМАНОВА и других, якобы состоящих в контрреволюционной организации?
ОТВЕТ: В результате таких пыток и истязаний я вынужден был оклеветать ни в чем неповинных честных советских работников. От меня требовали, чтобы я разоблачал участников. Я назвал работников Обкома, хотя знал, что они честные люди. Больше я никого не мог назвать, ибо я работал в Обкоме и знал этих людей. Но я повторяю, [что] совершенно ничего не знал о их настроениях. Они были честными людьми[,] и я под насилием и пытками оклеветал их.
СОКОЛОВ, который единственный вызванный на суд, говорил ложь[,] и шли разговоры в тюрьме, что его жена сомневалась уже в умственном лишении мужа (так в тексте – Н.И.).
ВОПРОС: В жалобе на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Вы писали, что Вас оклеветали враги народа, кто эти люди?
ОТВЕТ: Я считаю врагом народа СОКОЛОВА. Это я считаю потому, что СОКОЛОВ оклеветал не только меня, но и других честных советских работников. Врагом народа я считаю одного учителя из Бельского р[айо]на. В моем деле есть его показания. Второй учитель из Бельского района, фамилию не знаю, рассказывал, что его арестовали на основе показаний первого учителя. Второй учитель рассказывал, что первый учитель создал организацию, что он агитировал его. Кроме того, я считаю ненадежным начальника отделения КОМОВА. Избивая меня, он[,] выражаясь нецензурно[,] высказывал тем самым презрение к соблюдению законов [,] уважая[,] видимо[,] только себя.
Дополняю и уточняю: когда требовали от меня, чтобы я написал заявление о том, что [я] якобы завербован ШИЛЬМАНОМ[,] и я отказался, то ДЕГТЯРЕВ и ЦВЕТКОВ избили меня. После ухода ДЕГТЯРЕВА ЦВЕТКОВ поставил меня и вот в этот раз избил меня, нанося удары в область головы.
Могу дополнить то, что все показания мои вынуждены и лишь одни анкетные данные правдивы, а все остальное [я] давал в результате насилия.
Больше дополнений не имею. Протокол мною прочитан. Со слов записано правильно. – ЧАУСОВ.
СПРАВКА: Подлинник протокола допроса ЧАУСОВА З.В. находится в архивно-следственном деле No 10227 по обв.[инению] ЧАУСОВА З.В.
Судьбы Азаровка Азарово Александровское Алфёрово Алфёрово станция Мал.Алфёрово Афанасово Белый Берег Бекасово Берёзки Бессоново Богородицкое Боровщина Воровая Высоцкое Гвоздяково Голочёлово Горлово Городище Гридино Дача Петровская Дубки Дымское Евдокимово Енино Енная земля Ершино Жуково Заленино Зимница Изборово Изденежка Издешково Изъялово Казулино Комово Кононово Костерешково Костра Куракино Ладыгино Ларино Лещаки Лопатино Лукино Лукьяново Марьино Морозово Мосолово Негошево Никитинка (Болдино) Никитинка (Городище) Николо-Погорелое Никулино Панасье Перстёнки Реброво Рыхлово Плешково Починок Рагозинка (Шершаковка) Сакулино Саньково Семлёво Семлёво (старое) Сеньково Сережань Скрипенка Старое Село Сумароково Телятково Третьяково Уварово Ульяново Урюпино Усадище Федяево Халустово Холм Холманка Чёрное Щелканово Яковлево (Каменка) Якушкино Наша часовня