Материал страницы был обновлен 02.08.2019 г.

Воспоминания
ДИВЕЛЬ АЛЕКСАНДРЫ ТИМОФЕЕВНЫ

о сельскохозяйственной коммуне
«КРАСНЫЙ СТРЕЛОК» Издешковского р-на Смоленской области
члена коммуны, трактористки

Со слов тов. Дивель записала СОТНИКОВА Э.Ф.

(Воспоминания Дивель А.Т. из фондов Вяземского историко-краеведческого музея)

О том, что в Бессонове с 1921 по 1937 год существовала латышская коммуна «Красный стрелок» слышали многие. Но как они жили, работали, о чем думали и мечтали, как строились повседневные взаимоотношения между коммунарами, известно было немного. О людях коммуны, ставивших своей целью построить «светлое будущее» упорным самоотверженным трудом, рассказывают воспоминания трактористки Александры Тимофеевны Дивель.

1937 год оказался трагичным для коммунаров. Большинство членов коммуны были расстреляны. Коммуна фактически перестала существовать. Именно в этот год художник Юрий Пименов написал картину «Новая Москва», где женщина за рулем была вызовом, бунтарством и символом не только новой Москвы, но и новой жизни.

К этому времени в Бессонове уже давно трудились женщины-трактористки, и в их числе трактористка Дивель. Они строили НОВУЮ ЖИЗНЬ.

После уничтожения коммуны и расстрела мужа Александра Тимофеевна Дивель пересела с трактора на грузовик и новую жизнь своей семьи связала уже с Москвой.

Новая жизнь

Мой муж, Дивель Александр Вильгельмович, родился в 1905 году, в Латвии.

Вместе с двумя сестрами он оттуда выехал после Октябрьской революции.

Жил в Ельне. После того, как отслужил в Красной армии, то по совету старшей сестры, вместе с Донатом Родионовичем Балод [1] переехал жить в коммуну «Красный стрелок».

Балод так же, как и Дивель работал в коммуне трактористом. Пока Дивель служил в Красной армии, он был заместителем начальника ЧК.

В коммуне Дивель вместе с трактористом Лепинем [2] получили трактора и пригнали их в коммуну, а потом работали на них.

Когда началась сплошная коллективизация и организовались МТС (машинно-тракторные станции), то трактора и трактористов взяли в Издешковскую МТС. К тому времени Дивель уже получил права механика.

Приблизительно в 1937 году Издешковская МТС разделилась на две - Издешковскую и Алферовскую.

Дивель перешел работать в Алферовскую МТС, так как она была ближе к дому, к коммуне "Красный стрелок". Кадры трактористов готовили на курсах. Дивель тоже преподавал на курсах трактористов. На эти курсы послали и меня, по девичьей фамилии Простакову Александру Тимофеевну, в то время единственную девушку-трактористку.

Вместе со мной от колхоза "Новая жизнь" (бывшая деревня Комово Бессоновского сельсовета) на курсы послали Андреева Алексея и Панкова Григория Сергеевича.

Отработав трактористкой один год, мы с Александром Вильгельмовичем поженились. В 1933 году родился первый ребенок -  дочь Лена.

Мой муж Дивель Ал. В. еще некоторое время оставался работать в МТС механиком, а потом вернулся в коммуну и работал там на разных работах.

Помню, как мы с ним работали на посеве клевера. В то время клевер уже сеяли какой-то очень небольшой машиной. Но так как эту машину надо было сеятелю самому толкать впереди себя по полю, по неровной почве, а зачастую и в гору, то эта работа была очень трудной. Я и до сих пор не могу понять, почему он соглашался работать на такой трудной работе.

Сеять надо было по еще замерзшей земле, очень рано весной, по утренним заморозкам. Поэтому на работу мы с ним выводили в 3 часа утра. Сеялка забирала очень узкую полоску земли. Он толкал эту машину на 2-х колесиках, да в ней еще килограммов 5 клеверных семян.

Я должна была пройти прямой ряд, наметить, где ему потом двигать эту сеялку. Утром почва быстро оттаивала, ступать надо было по грязи. Это была очень тяжелая работа.

Я некоторое время работала в столовой коммуны. Заведующей столовой тогда была Мильда Плуме [3]. Когда у нее был выходной день - я ее заменяла. Со мною вместе в столовой в то время работала молодая девушка Аля Силевич [4]. Она знала очень много песен и вообще у них вся семья была очень музыкальная.

Ее братья Юрий и Жан играли на разных музыкальных инструментах. Они были негордые, никогда не отказывались играть, и какие в коммуне были танцы!..

Эта Аля Силевич учила меня петь песни. Некоторые из них я до сих пор пою, и дети просят спеть, когда бывает, вместе соберемся. Заставит, бывало, зав. столовой нас картофель чистить, мы чистим и песни поем. Она, бывало, увидит, что мы увлеклись песнями, а картошка не очень быстро очищается, и говорит нам: «Девушки, обед надо приготовить вовремя, давайте, кто быстрее ведро начистит». И сама себе возьмет ведро и с нами сядет картошку чистить. Тут уж мы начинаем стараться... Я никогда не отставала.

Помню, когда я работала в столовой, то когда ужин уже кончится, часов в 8, мы, кухарки, закроемся на крючок, моем посуду, а председатель коммуны, Браман [5] стучится и просит, не осталось ли чего на ужин и ему. Все уже остынет, все переболтано, пока всем раздали... А он - ничего, поест, еще поблагодарит и пойдет. Мы никогда ему ничего специально не готовили и даже специально для него не оставляли. А он пока все поля, все работы обойдет... Бывало, просто спросит: «Шурястая, оставила ли мне суп? Не пересолила ты его сегодня?». А потом  скажет заведующей столовой: «Прячьте от нее соль: наварит суп вкусный, а пересаливает - есть нельзя».

Сама я родилась в деревне Комово Бессоновского сельсовета. Родители - крестьяне. Правда, в молодости отец был сельским учителем, а потом занялся крестьянским хозяйством. Родилась я 15 ноября 1913 года. Замуж я вышла, когда мне был 18 лет. В нашей деревне колхоз организовался только в 1933 г. Моя мама тоже переехала ко мне в коммуну. Отец сперва уехал в Москву, но потом тоже через какое-то время пришел жить в коммуну.

Как-то моя дочка Леночка заболела воспалением легких, была уже совсем слабая, уже перестала есть. Спасти ребенка мне помогла Ирма Алкснис, которая что-то понимала в медицине. Она приходила ко мне, ставила де­вочке компрессы, и мы ее вылечили. Поликлиника в то время была только в Издешкове. А вообще моя девочка была всегда здоровенькая, розовая, всем она очень нравилась.

Однажды, когда мне показалось, что мой муж стал ко мне безразличным, я решила, что оставаться с ним вместе жить невозможно и сама одна, не предупредив его, оставив малолетнюю дочь на попечение матери в коммуне, уехала жить в Издешково. Пришла к директору МТС Миракову и попросила, чтобы он дал мне трактор для работы на нем.

- Как же я тебе, Сашенька, дам трактор?! Дивель мне за это, знаешь, что сделает!..

Ничего, он скоро и сам сюда придет...

Работаю на колхозных полях, а у самой сердце разрывается, когда вспомню, что оставила семью.

И муж опомнился. Пришел в МТС. Выпросил прощения. Попросил, чтобы его приняли бригадиром в женскую бригаду, в которой я работала. И досталось же ему там поработать!

Не все трактористки в бригаде работали хорошо. У некоторых как-то не было чувства к технике, а за некоторыми приходилось работу снова переделывать. Переделывать чужую работу иногда посылали и меня. Чтобы не переделывать за своей сменщицей, я, бывало, сплю, а все прислушиваюсь, как у нее мотор работает. Если не слышу ее мотора - бегу!

- Мотор заглох - не могу завести...

Налажу. Работает.

Бывало, приеду за кем-нибудь работу переделывать, а колхозники недовольны, даже поле не показывают:

- Одна баба напортила, другую прислали!...

Потом поняли, оценили. От себя стали в поле приносить мёд, яиц, даже вино как-то притащили.

Так работала, работала - стала ударницей. Бывало, председатель райисполкома и секретарь райкома партии приедут, о работе расспросят, на своей легковой машине отвезут меня в коммуну дочку навестить, потом обратно на работу доставят.

Потом стала ударницей в областном значении. Присутствовала в числе 7 других трактористов от нашего района на совещании в Смоленске. Вернулись оттуда – в МТС сделали вечер. Моя фотография была выставлена на «Красной доске», но кто-то похитил ее оттуда... Дали путевку в дом отдыха в Козельск.

Отработала в Издешковской МТС год и забеременела. На тракторе нельзя было работать. Ушла опять жить в коммуну, а Александр Вильгельмович перешел в Алферовскую МТС, принял мощные Челябинские трактора, опять работал бригадиром. Эти трактора можно было использовать и для раскорчевки леса. Александр был молодой, но его уважали и боялись старые мужики. Помню, работала его бригада в колхозе «Новая жизнь». До 11 часов спали колхозники, руководители не распорядились к тракторам воду подвезти, которая необходима для работы моторов, целая бригада тракторов простаивала. Дивель так разъярился, что кого-то из виновников чуть палкой не огрел... Только в 2 часа дня воду к тракторам привезли...

Я встревожилась: что ты так горячо берешься - тебя посадят...

- Не посадят. Я их научу, как работать! Мне, что ли это надо? Лодыри несчастные, это ж надо, до 11 часов на работу не могут выбраться... Им же надо хлеб сеять!

Сама я тоже до работы была неистовая. Помню, когда еще в коммуне работала на тракторе, то оставалась в поле очень долго, все пахала, не хотела, чтобы мужчины могли говорить, что вот я женщина, так хуже их работаю. Был у нас сторож, дедушка Астахов Егор, так он, услышав, что я на своем тракторе поздно ночью продолжаю пахать, пришел ко мне и отругал: «Девка, ты что это тут с ума сходишь. Все давно спят, одни черти да лягушки в болоте возятся, а она - пашет! Кончай и уходи домой. А вдруг твой трактор остановится, так тебя тут волки съедят. Вон их в Дымском лесу сколько бегает…» .

В одном из колхозов мне пришлось работать около оврага. Чтобы лучше использовать землю, я старалась как можно ближе к краю оврага подпахать, подъезжая к самому обрыву.

Старалась быть очень внимательной, была все время настороже, но все же не рассчитала, и съехал мой трактор в овраг...

Все бывалые трактористы ужаснулись: ведь могла перевернуться на тракторе и попасть под него.

А однажды, разозлилась на сменщика, который к нашему капризному, бившему заводной ручкой назад трактору, подходил как-то боязливо, боком... Подскочила сама его заводить, да забыла, что нас учили никогда не обхватывать заводной рычаг пальцами, а двигать его, приложив к нему руку.

Трактор как дал рукояткой назад, так я отлетела от него. Когда очнулась - первой заботой было: «Я тут лежу, а кругом мужчины...». Вскочила. А у самой не только кисть изуродована, а и ключица сломана. До врачей далеко. Терплю. Вечером еще на танцы пошла. Но пришлось раньше времени уйти домой.

К хирургу обратилась только тогда, когда ключица неправильно срослась, а ломать и сращивать снова не согласилась.

В коммуне мне приходилось работать на очень многих и разных работах. Одно время работала и в детском саду, под руководством Мильды Абелит. Работала и в поле, и на огородах.

Помню, была у нас в огородной   бригаде Марфа Апполонова. Она была хорошая работница, но она не могла терпеть, если кто лучше ее работает, больше нее выработает.

Помню, мы вскапывали под гряды землю в фруктовом саду под яблонями. Я вскопала 25 соток. Бригадир Бракфогель удивлялся и сказал: «Дивель, ведь это только Лепин на паре лошадей мог столько вспахать, а ты лопатой вскопала...».

Весть о моей выработке разнеслась по коммуне, меня стали поздравлять. А Марфа стала придираться, что я мол траву не выбирала...

Мужа арестовали в декабре 1937 года.

В жизни много было поклонников, но всех отвергала, оставалась верной первой любви.

Помню, что Анета духовно воодушевляла коммунаров. Очень облагораживали посаженные ею цветы. Когда я болела, то попросила у нее 2 цветка, чтобы поставить у себя в комнате. На цветнике росли георгины, душистый табак и другие цветы. Помогали Анете Фрейберг [6] возделывать землю под цветы и те коммунары, чьи окна выходили на цветник.

Мой отец приехал в коммуну приблизительно в 1934 году. Работал в коммуне конюхом.

Десятилетие, по-моему, праздновали в 1933 году [7].

Гостей было очень много, в том числе и председатели окружающих колхозов.

В один из годов, когда Брамана назначили на какие-то курсы, его заместителем был назначен   Александр Дивель.

Он был так же неизменным участником самодеятельности, когда он играл какую-то роль в пьесе, то смотреть приходили со всего сельсовета. Помнится, я ревновала, когда он, изображая польского пана, был очень нежен с красавицей Надей Сысоевой, игравшей, кажется, его жену. Мне казалось, что со мной он никогда не был так нежен… Дивель был очень жизнерадостным. Мне кажется, что я никогда не видела его грустным. Мои односельчане   первое время не одобряли наш брак, говорили: «Подумаешь, за латыша вышла. Нужна ему цыганочка...». Когда ходили в гости к моим родным, то я просила мужа: «Не помогай мне пальто снимать, а то надо мной смеяться будут, подумают, что я сама не могу с себя пальто снять».

Его любили все: и старики и дети. Когда мы с ним шли в гости к моим родным в деревню, то муж никогда не давал мне нести ребенка, хотя нам надо было идти 3 километра. Я подвязывала ему полотенце, вышитое, с кружевами, он на него сажал дочку. А когда мы входили в деревню, то бежали дети и кричали: «Дивель идет, Дивель идет!". Выходили старики и старухи, поздороваться с ним, обменяться словом. Был он общительным и обаятельным. Ходил в деревню на танцы, всех приглашал потанцевать. Все делал от души, искренне, уважительно. Даже деревенскую молодежь учил своим латышским хороводам.

Самодеятельность коммуны участвовала в районной олимпиаде.

Я какое-то время пела в хоровом кружке.

Председатель Браман надо мной подшучивал: «Смотри, Шурястая по-латышски поет. А слова-то ты знаешь ли?» - «Нет, я просто пою, как все поют. Руководил хоровым кружком старичок Кетлер [8]. Он был и пчеловодом. И медом меня угощал. И на скрипке любил играть.

Подчиненные и уважали, и боялись Дивеля. И он и уважал людей, и был строгим к ним.

Тракторист Чандр уехал из коммуны в Семлёво, а тракторист Микельсон уехал в Москву, учиться на инженера.

Дивель, когда учил молодых трактористов, то приводил пример, как его самого учили: «Нас, бывало Микельсон учил: «Моешь, моешь детали трактора в керосине, а потом лизни языком. Если есть песок – значит, мой еще. Знаешь, что получается, если между трущимися деталями песок попадет? Как наждаком стирает деталь, и трактор работает на износ». За грязный трактор бригадир с трактористов взыскивал строго. Он требовал, чтобы каждый тракторист берег свою машину и всегда содержал ее в порядке.

Помню, что бригадиром полеводческой бригады одно время работал Салин [9]. Он все работы знал. Все сам проверял. Бывало, жнём рожь. Появляется Салин. Молчаливый. Деловой. Ничего не забывал. Вот скажет - и выполняешь. Никак не станешь отказываться.

- Саша, завтра пойдешь на свинарник работать.

А свинарник - это каторга.

И все равно - идешь. Салин сказал.

На свинарнике работа беспрерывная. Ни минуты отдыха. Доярки хотя бы какой-то перерыв имели, а на свинарнике я и не знаю, как там эта женщина Матильда [10] работала... Мне недолго пришлось поработать.

Я была 6 месяцев беременная, а Салин послал меня дрова рубить. По 8 саженей в день рубила ольху. Только, бывало, идешь вечером домой и удивляешься: «Что мне так тяжело и идти?».

Потом ушла в декретный отпуск и родила 4-х килограммового сына.

А то бывало бригадир пошлет: «Сашенька, иди, раскидай по дороге песок (куч 15!). Потом встречает и удивляется: «Ты уже все сделала? Когда же ты успела?» .

Старый поп был в Бессонове, Куркин по фамилии. Его куда-то сослали [11].

А потом приехал какой-то стриженный, жена у него была какая-то черненькая, как еврейка, трое детей у них были. Оглоблин по фамилии. Он любил заигрывать с девушками. Бывало спросит меня: «Пеунья, как вы живёте?» . Жил он в деревне Изденюшка. Все, бывало, меня спрашивал: «Почему вы не венчались? Почему за латыша замуж вышли? Вы будете несчастливы. Он, наверно, не крещеный. Это грешно».

Сын у меня очень способный человек. Он работает техником в домоуправлении (поступил туда, чтобы скорее получить квартиру, когда женился). Он является председателем месткома. Хорошо рисует. Выпускает стенгазету. Умеет делать всевозможные поделки из дерева. Может сделать мебель.

После ареста мужа я уехала в Вязьму на курсы шоферов. Война застала на строительстве аэродрома под Полоцком.

Затем с колонной автомашин вернулась в Вязьму. Жили вместе с родителями и детьми в автомашинах, а потом и просто в лесу. Потом переехала строить дорогу Рязань-Куйбышев.

Два года не знала, что с моими детьми и родителями, оставленными в Бессонове. Сердце рвалось на части, слушая сводки «Совинформбюро» , сообщения о зверствах фашистов.

23-го марта 1943 года услышала по радио, что Бессоново освободили. Выпросилась у начальства в Можайск в командировку. По дороге меня остановили: «Ну, какой ты завхоз автобазы? Какая сейчас в Можайск может быть командировка?!» . Вопреки всяким запретам прорвалась в Бессоново. Шла через Узденюшку - никого нет - все побито!..

Отец умер во время оккупации. Мать и дети выжили. Женщины меня встретили все худые, страшные!

Когда сестра Оля сказала матери, что Саша приехала, мать не поверила: «Ну, да, Саша, откуда приехала, с того света что ли?..».

Взяла мать и детей с собой на стройку в Пензу. Потом завербовалась в Восточную Пруссию. Затем переехала к сестре в Москву.

Работать приходилось на всяких автомашинах. Даже на МАЗе, на ГАЗ-50.

Приходилось работать и на самосвале-цементовозе, делая по 30 ездок в день, в сплошной спешке, чтобы не заморозить раствор цемента. Потом, наконец, дали бортовую машину. За хорошую и отличную работу награждалась грамотами Райисполкома. Работала безаварийно на одном месте 10 лет. На пенсии без работы пробыла 3 месяца, и хотя здоровье сейчас очень плохое - страшно болят ноги, но отдел кадров пригласил на работу в свой клуб, в библиотеку, в столовую присмотреть, помочь, последить за порядком, и опять вышла на работу.

Еще о коммуне вспоминаю, что молотилки там были хорошие. Мне приходилось работать на тракторе во время молотьбы.

Все молотильщики были жизнерадостными. Поработав, возились, играли, как дети.

Молотить начинали в 5 часов утра. Первый звонок на работу подавался без 15 минут в 5 часов утра. (Завтракали в 8 утра, рабочим привозили завтрак на место: бидоны молока, скабапутру (хорошо утолявшую жажду), вкусную ветчину).

1933 год был тяжелым, голодным для всей местности. Но мы с мужем зарабатывали столько, что у нас оставались талоны на молоко и на хлеб и мы их отдавали родным.

На октябрьский праздник зарезали старую лошадь, так как мяса никакого не было.

Александр, наверно, это знал, потому, что сам пошел утром на кухню, принес домой завтрак (или обед - не помню), принес котлеты и все нахваливал: «Эх, каких я котлет принес!..».

А после, когда поели, спрашивает: «Ты знаешь, что мы ели? И-ГО-ГО…». Думал - плеваться буду.

Я ничего не выказала особенно.

Тогда сам стал уговаривать, что лошадь чистое животное, она даже грязную воду пить не будет...

Когда, работая дояркой, у меня заболели руки, то муж сам добился, чтобы меня больше на эту работу не посылали. Особенно рукам было плохо от того, что руками приходилось зимой мыть корнеплоды для коров. Тогда послали работать в детский сад. Но и там было работать нелегко.

Некоторые дети были очень непослушными. Я села и плачу, не знаю, что делать. А девочка Травкина увидела, что мимо идет Александр, подбежала к нему, схватила за руку, ведет ко мне и говорит: «Папка, папка, твоя мамка плачет!». Он ведет девочку за руку и спрашивает:

- Чего здесь наша мамка плачет?

- Ничего, по подругам соскучилась, по дому... Няней в дет. саду была Берта Баринская [12].

Мой сын ее очень любил. Ему было 2 года. Когда я вела его в детсад, он говорил: «Бариночка будет - пойду. Бариночка не будет – не пойду».

У каждой доярки в группе было по 12 коров.

Мне случалось вместе с Эмилией Абелит пасти стадо коров, заменяя кого-то из пастухов.

За племенными быками ухаживал Стасик Якубов [13]. Ох, они были страшные! Они только его и боялись. И слушались.

В ноздри быкам были продеты кольца, за которые он их привязывал в безопасном месте, где люди не ходят.

Коровы в Бессонове были красивые: рога белые, а сами коровы бордовые.

Трактора ремонтировали сами трактористы и кузнецы. Когда уехал из коммуны Незин, то кузнецом стал работать Трейде...

Моя дочка очень любила Ваню Калныня - своего двоюродного братишку. Она всегда говорила: «Папа мой и Ванька мой». Берта Баринская дразнила Лену: «ВАНЬКАМОЙ» .

Не помню, в каком году, но из коммуны несколько человек послали на укрепление колхозов председателями. Послали моего мужа Дивеля в колхоз «Новая жизнь» председателем, а в деревню Телятково - Травкина.

Помню, что Дивелю очень напряженно пришлось поработать, чтобы спасти колхозный лён.

В тот год во время уборки льна беспрерывно лили дожди. Трудовая дисциплина в колхозе была очень плохая. Колхозники выходили на работу в 11 часов, в 2 часа уходили обедать, а потом их уже на работу не соберешь...

Дивель требовал, чтобы работали и ночью, чтобы обмолотить лён. Сушили его на крестьянских гумнах. Но пробыл он на этой должности не больше года. На трудодни колхозники получили много, в этом отношении все были довольны, но говорили: «Замучает нас этот латыш» [14].

Помню я парторга Луцию (Шпадэ - прим. Сотниковой). Неутомимая была женщина. В стужу, в снег, ходила она по колхозам, окружавшим коммуну. Помогала сельсовету проводить работу на селе. Еще наши деревенские мальчишки про нее частушку сложили: «Самолёт летит - кверху ножками. К нам Шпадэ приходила - за картошками». Созывали собрание, приходила Луция, мокрая, озябшая, но строгая, настойчивая.

Одно время поваром на кухне работал Эглит. Он, бывало, увидит, что мы с Алей посуду перемыли, говорит: «Девки, лебеди, лебеди...",  и мы уходили бродить по огородам собирать для супа молодую лебеду. Он как-то умел ее вкусно приготовить, и суп получался хороший.

Когда я была еще совсем молодая девушка, то любила ходить в Бессоново, в коммуну на вечера. Тянуло меня туда. Со мною вместе ходила и Аня Ларина.

Видели мы Дивеля на сцене, а я себе думала: «Вот бы такого мужа...».

В коммуне все горело, все кипело, светло, музыка, танцы. И в кино мы туда любили ходить.

Электрические лампочки в то время были без выключателей. Их просто отвинчивали и привинчивали. Приходилось и мне иногда дежурить на электростанции. Я там сидела и читала книги. Плакала над ними.

Когда не стало мужчины пекаря – Эглита [15], и мне, и Тынис Берте приходилось печь хлеб.

Месить тесто приходилось очень трудно. Хлеба пекли много. Белый хлеб пекли только по субботам. Печь была хорошая. У меня особенно хорошо получались булки: пышные, высокие.

В 1933 году на трудодень давали 600 граммов печеного хлеба, по 1 литру молока, талон на обед, на завтрак и на ужин. Для обедов талончики были кругленькие, на молоко - металлические трехугольнички. Мне приходилось хлеб нарезать, но никогда не приходило на ум взять себе хлеб, сэкономить булку.

(Моя дочь окончила техникум советской торговли. Училась по вечерам, без отрыва от производства. Сейчас работает заведующей овощного магазина. Учится на курсах повышения квалификации. Член КПСС.)

В коммуне девушки часто пели песни.

Помню Аля Силевич и Зина Стырна и на лодке катались с песнями, и на работу шли - пели. Даже после событий 1937 года пели.

Все были уверены, что это временно, что все выяснится. Помню, Зинина мама говорила нам: «Все придут, и Володя мой придет [16]. Они придут, а вы какие будете сдохленькие. Не плачьте".

Зина была большой песенницей, хохотушкой. А я как-то держалась в стороне. У меня не было такой уверенности в себе [17].

Мне Зинина мама сшила костюм. Я сама выбрала фасон, такой, как был у артистки Орловой в фильме «Ошибка инженера Кочина». Костюм был из синего вельвета. Сестра Александра, которая работала в Москве парикмахером, и была очень красивая женщина, прислала мне зеленую вязаную кофточку. Была еще у меня белая, вышитая розами кофточка. Одевалась я аккуратно и красиво. Когда директор МТС Мираков присылал ко мне практикантку, то он, объясняя ей, как меня в поле найти, объяснял ей: «Саша Дивель, это такая женщина, она вся в шелках ходит. А когда она работает, то она похожа на мальчишку».

Я и правда, была стрижена под мальчишку, и комбинезон рабочий себе сшила, кепку носила. Кончу работать, свой легонький комбинезон сверну - и опять я женщина.

Мужу белый костюм полотняный сшила. Косоворотку чёрным вышила. Любил он в нём щеголять.

Помню, в какое неудачное время он посватал меня. Он был человеком доверчивым. Хотя и слышал он о Леоньковском гармонисте, что не чист он на руку, но подумал, что люди и лишнего могут сказать... Да неужели человек у товарища что-нибудь может взять...

Пустил к себе переночевать мало знакомого человека из соседней деревни и остался в том, в чем на работе был. Приглашал меня за себя замуж, а я нет - надо как у людей. Приходи к отцу-матери, посватай меня.

Пришел в рабочем комбинезоне. Отец возмутился. Прислала сестра Александру костюм из Москвы. Опять отец отдавать не хочет. Зачем за латыша будешь выходить, или своих парней мало?

А когда уже расписываться в сельсовет пошли, и тогда отец маму послал в сельсовет сходить, чтоб сказала, чтобы не расписывали молодых... Пришла мать, а мы уже расписались. Но она меня лучше понимала.

Когда я работала на льнотереблении на тракторной теребилке, то иногда хотелось бросить, но меня уговаривали: «Ты ведь такую работу делаешь, освобождаешь женщин от проклятого льна. Льнотеребилка захватывала очень широкий ряд. Десять человек за два дня не вытеребят столько».

Сменщик у меня был тяжелым на подъем. Рано утром бегу за ним, до того, как мать корову подоит.

Даже его мать моей матери жаловалась: «Загоняла, змея, моего парня, день и ночь работает».

А когда сменщик вместе со мной стал стахановцем, то рад был, говорил:

- Только из-за тебя я стал стахановцем. Сам я с леньком!

- А зачем же маме жаловался?

Бывало, упрекали меня:

- Муж у тебя такой лоб здоровый, неужели на семью не наработает? Зачем сама так много рвешься на работе?

- Я не для себя стараюсь, для колхоза. Коли приехали работать, так надо работать, нечего отсвечивать.

Когда выбило у меня большой палец на руке обратной отдачей и сломала ключицу, пока я болела, мой хорошо налаженный плуг механик МТС Жупахин другому отдал.

- Дайте мне плуг, трактор не должен стоять из-за плуга.

- Ты что нарядилась как принцесса?! Становись вон к горну, будешь лемеха ковать!

- Ну, и встану!

Отогнала я парня, начинаю мех качать.

- Ну, и дает, баба!

Так и добилась, чтобы вернули плуг. Стала пахать - одной рукой руль держать.

Потом в дом отдыха послали. Поехала с удовольствием.

Дом отдыха был там, где когда-то был монастырь.

Помню нам рассказывали, что монахи заманивали красивых женщин исповедовать грехи, а пол в исповедальне был так устроен, что женщины проваливались в подполье и становились жертвами монахов, навеки исчезая из жизни. Потом раскопали и нашли множество захороненных женщин и детей.

Моя сестра Оля во время оккупации жила в Бессонове. Как-то пришла она за своей картошкой под бывшей своей комнатой в красном доме, но вдруг зашел туда староста Наумов и чуть не задушил ее на ее же платке, заявляя, что она картошку хочет партизанам   переправить, и что мол я - ее сестра нахожусь среди партизан. Сестру чуть в гестапо не утащили, если бы не заступился военнопленный, которому она спасла жизнь, заявив, что это ее муж, приведя всех детей и упав на колени при всем народе.

В деревне Курдюмове фашисты убили всех жителей за связь с партизанами. Витя Якубов [18] спас многих людей, которых немцы приготовились уничтожить. Но сам погиб. Об этом мне рассказывали в Бессонове.

Вспоминая свое детство, я очень сожалею, что мне мало пришлось учиться.

Бывало, мать говорит: «Не ходи в школу. Все мы были неучеными, а прожили. Прясть надо. Придет весна, все люди холсты белить расстелют, а у нас нет ничего...» .

- Мама, но ведь ситцы появляются, отходит все это...

- Да на что тебе эта грамота? Расписаться умеешь и довольно (я кончила 3 класса). Вон, другие девчонки не идут в школу, а ты, такая дылда, будешь в школе сидеть.

Тогда я стала уговаривать других девчонок в школу ходить.

Троих подговорила, но и те ходили в школу только до тех пор, пока в деревне свадьбы не начались.

- Нам надо свадьбы глядеть.

- Да успеем. В школу сходим и посмотрим.

- Нет, увезут невест, не увидим, как величать будут...

Потом, много лет спустя, когда мать видела, как мне тяжело работать шофером, она уговаривала меня на другую работу.

- А кем же мне, мама, работать, инженером или бухгалтером?

- Ну, мало ли работ? Другие находят.

- Молчи, мама, вспомни, как ты меня учиться отпускала...

- Ты сама не хотела.

- Молчи теперь, мама, о моей трудности. Уж я-то хорошо помню, как все было...

 

Воспоминания со слов Дивель Александры Тимофеевны записала Сотникова Э.Ф.
  24-28 февраля 1973 г. в Москве, ул.Гамалея, 11 кв. 9.

Запись воспоминаний прочитала, они соответствуют действительности (Дивель А.Т.).