Воспоминания
Бобневой Марии Ионовны
(21.08.1926-20.07.2012)

---

О станции Алфёрово

Бобнева Мария Ионовна родилась в 1926 г. в селе Сережань Издешковского района. Отец был председателем Сережанского сельского совета. В 1935 г. село Сережань планировалось снести в связи со строительством трассы Москва-Минск. Отец перешёл работать на Алфёровскую МТС бухгалтером. Мария Ионовна 1-ый и 2-ой классы закончила в Сережанской школе, в 3-ий класс пошла в Алфёровскую младшую школу. Работала на железной дороге на станции Алфёрово с марта 1943 г. по 1984 г..

Деревня Сережань и другие

«Сережань – было большое село, и школа там была. Рядом были деревни Хожаево, Березняки, Кочетово, Трофимово, Никулино. Все эти деревни относились к Сережанскому сельсовету. Отец был председателем Сережанского сельского Совета, образованным был. Мы из хорошей семьи.

Деревни были большие. Высоцкое - какая была большая деревня! Там было больше 50 дворов. Сначала жили мы единолично, колхозов не было, земля у каждого была своя, сами сажали, сами сеяли. Помню, мы лён сеяли с матерью. У кого семьи были большие, им было хорошо, работников много было. У нас сначала семья была маленькая, работать было некому, только мать и отец были, дети были маленькие. Нам в колхозе было лучше.

В Ершино, недоезжая Якушкино, рядом с Сережанью, барский дом стоял. Такой красавец стоял! Школа потом там была. Это немцы его ликвидировали, сожгли. В этом доме до войны устраивали пионерский лагерь.Я была там до войны в пионерском лагере. Теперь это место и не узнаешь. Раньше там росли акация, сирень, яблоневый сад там был. И там был хороший-прехороший дом. Ой, красивый был! Деревянный он был. В округе много церквей было (и в Бессоново церковь была), но самая красивая церковь была в Сережане. Меня крестили в Сережанской церкви. Закрыли её в 1936 году. Молокозавод в ней потом организовали. Тогда ещё оставалась церковь в Кочетово. Крестить стали туда возить.

До революции помещичья усадьба была в деревне Кононово. Помню, что бабка одна старенькая в Кононово жила, рассказывала, что помещики были сами старые, а жён брали молодых. Женились не по разу, а по несколько раз. Была одна барышня в поместье в Кононово. Приладился к ней какой-то шаромыга, она с ним своё имение и промотала. Не выдержала она такого позора. Зашла в ёлки, где сейчас новый клуб стоит – ёлки там росли большие. И там удавилась.

Алфёрово в 1941 г.

До войны школа-семикласска была в Кононово, а четырёхкласска была на станции тут, около вокзала. Все деревни: Куракино, Воровая, Высоцкое, Алфёрово, Заленино, мы – станционные все, ходили в эти школы. Учились в две смены. Мы, ближние, ходили во вторую смену, дальние из деревень учились в первую смену. Вот такие дела. Я только в 7-ой класс перешла, тут война началась в 41-м году. В школу пошли мы, сентябрь кое-как отходили. Придём, посидим чуть-чуть, тут сирена, надо в окоп уходить. Потом директор сказал, что в школу можете пока не ходить до выяснения ситуации, надо будет, позовём. Это был сентябрь, а в октябре нас уже, как говорится, оккупировали. 10 октября, как сейчас помню, немцы пришли. Вот такие дела.

Как только война началась, не прошло, наверное, и трёх недель, как стали бомбить станцию. На станции тогда поезд стоял с военными и военной техникой на запасном пути, на обгоне. Летят самолёты: гу-гу-гу. Нас часовой, что у колодца рядом с нашим домом стоял (колодец военные охраняли) , предупредил, что сейчас бомбить будут. Вон, говорит, уже бомбы летят. Мы смотрим, а они летят, черненькие такие, наискосяк летят, не то, что бухаются прямо. Потихонечку так, летят, летят. Потом слышим – трах, трах, началось. Потом утихомирились. Не знаю, были жертвы или нет. Никого не пускали туда. Поезд, что на запасном стоял, потом отправили. Но путь тогда не разрушили. Вообще тут больших воронок от бомб много ещё после войны оставалось вдоль железной дороги. Из некоторых мы воду набирали, чтобы огороды поливать.

Отец

Отца на войну уже брали, но отпустили, он с войны пришёл больной. Отец был бухгалтер, первым делом, как война началась, ему был приказ приготовить все документы на эвакуацию. А через месяц ему пришла повестка. Он пришёл, сказал: «На войну берут». Он был 1896 года рождения, ему было 45 лет. Отправился на войну, но у него была язва желудка, ему надо было операцию делать. Война началась, стало не до этого. 30 сентября его отпустили по болезни, а 10 октября немцы к нам пришли.

Начало оккупации

Наш дом был в Плешково. Рядом с домом был колодец, который военные охраняли. До прихода немцев за Плешково стояли наши части, военные часто к отцу заходили. Пришёл к нам лейтенант, как сейчас помню, говорит отцу: «Петрович, мы отступаем, немцы к вам вот-вот сейчас нагрянут». Завезли нам вещи свои ненужные, одеялки свои военные серенькие, остатки своего питания, гороху, крупы, мыла привезли. Сгрузили машину, котелочки свои и уехали. Наши стали всё подрывать, столбы валили – телеграфную связь, путь подрывают. Поднялась стрельба, наши отступают, немцы ходом прут. Был хороший деревянный вокзал на том же месте, что и недавно снесённый. К вокзалу от путей был сделан очень хороший подход – настил из деревянных досок. В довоенном вокзале был красный уголок, железнодорожники приезжали, концерт ставили, сцена была, вагон-клуб приезжал. Мы, бывало, дети бегали туда посмотреть. Была на станции и столовая, обеды хорошие готовили. Вокзал тот наши подорвали.

Отсюда километров за 10 была деревня Бель. В МТС работал сторож, который был из этой деревни, он сказал отцу: «Перевози свою семью в нашу деревню, пока утихомирится тут всё у вас». Побыли мы немного в этой деревне, а немцы и туда пришли, немцев мы там и увидели впервые.

Мать говорит: «Пойду я посмотрю, что у нас дома делается». Ну и я за ней увязалась. Дом был у нас большой, хороший. Это был не наш дом, мы его купили. Хозяина его репрессировали. Был такой Якинович, когда его забрали, его жена с двумя ребятами уехала в Подмосковье, у них там ещё был дом в Одинцове. А этот дом купил директор МТС для работников. Мой отец там поселился с семьёй. Роман Осипович, помощник бугахлера с молодой семьёй, другую половинку дома занимал. Заходим мы с матерью в наш дом, а там поварёнок разделывает мясо, немцы в доме расположились. Мы так стоим, выходит немец и спрашивает по-русски: «Кто вы такие тут будете?». Мать говорит: «Мы жильцы этого дома». Спросил, какая у нас семья? Семья у нас большая была, нас пять человек детей было (всего было девять, но в живых осталось пятеро). Немцы разрешили нам приехать домой. Отдали нам прихожую - порядочная такая была прихожая, там печка была, сказали, что мы тут будем находиться. Сами немцы расположились в зале и в спальне. Сделали двухэтажные нары, кровать у нас была железная с завитушечками, ещё была деревянная кровать, отец сам делал. Так и жили вместе с немцами, они нас не трогали, ничего абсолютно.

Картошку к этому времени выкопали, она была под полом. Переводчик говорит: «Картошку мы вашу поварили, осталась только мелочь кое-какая. Но вам заменим другими продуктами, раз так получилось». И действительно дали. Помню, немцы мешок муки привезли, крупы пшенной. Колхозное картофельное поле осталось невыкопанное. Картофельное поле было недалеко от Марьино, там, где сейчас ферма (тогда её там не было). Были заморозки, потом отпустило. Картошка вся растаяла. Пошли все копать, и мы пошли, и накопали себе картошки. В Марьино тогда было дворов 5, небольшая деревенька была.

Костя Стеготель

Немцы недолго у нас простояли, они побыли и уехали. Постоянно у нас стояла немецкая железнодорожная часть, которая восстанавливала железную дорогу, полностью взорванную нашими отступавшими войсками. Был немецкий начальник станции. Называли его «шеф», был мастер по имени Эмиль. А переводчик оказался у нас свой, местный. До войны приехал к нам парень из Москвы, наверное, в 40-м году или в начале 41-го года. Устроился работать токарем. Красивый такой был. Звали его Костя Стеготель (он был немец). Он женился здесь, ребёнок у него родился (ребёнок умер потом). А когда немцы пришли, то этот Костя заговорил по-немецки, и стал он работать у немцев переводчиком при штабе. Бывало, когда что надо было, всё к нему обращались.

Людей всех заставили работать. Всех по своей специальности: дежурных по станции - дежурными, стрелочников - стрелочниками, путевых обходчиков и рабочих заставили работать, как раньше работали. У начальника – немца, была чудная такая легковая машина, так сделана, что она ездила по рельсам. Снег чистили вручную, девки и ребята, что на станции здесь остались. Начальник, бывало, едет, всегда головой кивает девчатам, которые снег чистили - приветствует.

Немецкий врач спас сестру

При немцах ходили пассажирские и пригородные поезда. На их пригородном поезде я ездила в Издешково в больницу, когда нога у меня болела.

В Издешкове работала больница. Там был наш доктор – по фамилии Булкин. И немецкие доктора были. У немцев были очень хорошие бинты. Они были пропитаны каким-то дезинфицирующим составом (спиртом, что ли?), жёлтые такие были. Ногу мне тогда таким бинтом перебинтовали.

Таким бинтом немецкий доктор вылечил мою младшую сестру Надю. Когда немцы в нашем доме расположились, Надя сильно заболела, дышать не могла. Мать сидела и качала её на руках. Пришёл немец, спрашивает: «Что с ребёнком?». Мать объяснила, что сильно болеет девочка. Через два дома от нас были немецкие врачи. Пришёл врач. Принёс свои инструменты, на печечке что-то разогрел, бинты на грудь ей приложил. Потом за ночь ещё два раза приходил, смотрел, как там Надя себя чувствует. К утру ей стало легче, она стала спокойнее дышать. Вот так немецкий врач спас сестру. Иначе она бы у нас померла.

Парашютист в Плешково

В январе (или феврале?) 1942 г. спускали наших парашютистов - десант. Должны были их спустить в Бессоново. А одного занесло сюда, на поле за Плешково. В нашей квартире как раз тогда немцы были. Это был февраль месяц.

А погода была! Метель такая была! Сидят немцы, на губной гармошке играют... Один заметил, что парашютист летит. И вот они туда помчались. Примчались и того парашютиста сбили на лету. Парашют припёрли домой, как сейчас помню, в наш дом, в кладовку положили.

Ребята наши туда побежали, где парашютиста сбили. Ребята у нас в Алфёрово были, которые в армию не попали. Немцы заставили их закопать парашютиста. Ребята попросили его документы. Документы немцы им отдали. У кого-то из них они были, хранились. Потом этого парашютиста похоронили в братской могиле в Алфёрово, уже после войны. Он был откуда-то из Горьковской области. Тут много могилочек было, их потом собирали в одну.

Помню ещё, при немцах в 1942 г. здесь упал немецкий самолёт, истребитель немецкий – на поле рядом с Марьиным. Самолёт быстро убрали, наших туда не подпускали.

Отступление немцев, поджёг Алфёрова

Немцы часто менялись, заезжали на отдых. Побудут – недели две, отсилы три – и уезжают. Какое-то время нет никого. Потом другие опять приедут. Плохого ничего такого не делали тут.

Так вот и жили, и работали, пока немцев не погнали от Москвы, и не засобирались они отступать. Тогда Костя-переводчик и говорит тем, кто на станции работал: «Ребята, надо отступать вместе с немцами, а то наши придут, тоже будет плохо, начнут забирать людей». Некоторые с немцами поехали. И сам Костя уехал. Первую жену свою он бросил, сошёлся с Ниной Урядниковой. Она была сиротой. Её родители, учителя, погибли во время первой бомбёжки станции Алфёрово. Урядниковы жили при младшей школе – четырёхкласске. Школа находилась на том месте, где сейчас расположено здание поселковой администрации. Нина уехала вместе с Костей до Орши. Там он её бросил. Что сталось с ним дальше – неизвестно. Нина осталась в Белоруссии.

Ну, вот, значит, ничего плохого тут у нас немцы не делали, но, когда они отступали, то всё сожгли. И нашу деревню сожгли. Нас тогда дома не было. Заехали к нам немцы – нас выселяют, уезжайте. Мы ушли к Ване Юрзику. Поставили немцы два больших орудия и начали бить в лес. Партизан выбивали. Как, бывало, ухнут, только земля трещит. Дошли слухи, что молодёжь немцы в Германию угоняют. Молодёжь, девки и парни, что при немцах работали на железной дороге, ушли в лес. Моя старшая сестра Поля с ними ушла. Там они сделали себе шалашики, окопы выкопали и сидели в лесу дней пять. Потом ребята залезли на ёлки и увидели, что деревни все вокруг горят.

А к нам в деревню пришли немцы с факелами. Зажгут факел - и под крышу. Людям говорят: выселяйтесь. Некоторым людям, кто дома был, немцы помогали – кому табуретку выкинуть, кому стол, кровать. А нас дома не было. Мы хотели подойти к своему дому, но нас не пустили. А потом смотрим, наш дом уже горит. Всё, что у нас дома было, всё у нас сгорело. Ой, пришли на пепелище, ничего нет. Одни головешки!

Вот, сидим, греемся, март месяц. Провели мы у своего пепелища один день. Рано утром едут разведчики верхом на лошадях. «Немцев нету?» - спрашивают. Не было немцев. Они сказали, что сейчас наша воинская часть прибудет. Пришли наши солдаты, и кухня их прибыла. Все измученные, мокрые, погреться негде, разложиться негде. Развели костры, сами поели, нас накормили. Мы быстро сгородили себе шалаш из железнодорожных щитов. За Плешковым были стога соломы. Соломой обложились, пристроились: и сами, и солдаты около нас были, все поместились.

Потом уже мы построили себе небольшой домишко. Отец ещё жив был. В этой избушке мы прожили семь лет. Построен она был плохенько, стала разваливаться.

Строгий закон

Некоторых действительно потом наши забрали, как Костя Стеготель и предупреждал. Были дежурные по станции, были бригадиры, которых позабрали. Как наши нас ослобонили, так этих, что при немцах работали, и позабирали. Вроде, видите: дежурный по станции – он должен был поезд пустить куда-то под откос! Обходчики были – тоже самое.

Я помню, был у нас тут обходчик. Он был из Саратова, было у него два мальчика, в школу до войны ходили тут. Некоторые железнодорожники успели эвакуировать свои семьи, его семья тоже уехала, а сам он тут остался. При немцах он обходчиком на железной дороге был. Но что он мог? Он же ходил с охраной! Что он сделает? Хоть и есть у него и ключи и молоток!? С ним же патруль идёт, над ним - надзор! Ты только работай, а больше возможностей никаких не было... Его потом очень долго отсюда наши не отпускали, не давали ему к семье уехать. Всё с ним разбирались.

Тогда закон такой был строгий и, я считаю, что правильный. Людям не давали увольняться. Если бы дали людям свободу, все бы нашли себе место получше и уехали бы, и ничего бы не восстановили. До 50-го года у нас не было ни отпусков на железной дороге, ни уехать никуда не могли мы. Выходные нам стали давать примерно с 1948 года, а так без выходных работали. Паспорта нам, железнодорожникам, дали, но они были в отделе кадров. На руки нам их не выдавали. Куда ты пойдёшь без паспорта? Никуда. Колхозникам паспорта не давали, тоже сидели в колхозах. А когда стало свободно, молодёжь и поразъехалась. Ребята стали уходить в армию и не возвращаться. Служили тогда по три года. Где служили, там и находили себе место.

Налаживание мирной жизни

Уже 23 марта 1943 года я пошла работать на железную дорогу. Через месяц пустили первый поезд. Устроили по этому поводу грандиозный праздник: с красными флагами и духовым оркестром. Пригнали вагон с продуктами. Мы так наелись, что чуть не померли с непривычки.

А я 23 марта 1943 года как пошла на железную дорогу, так по 1984 год там и работала. В 1952 году дали нам квартиру от железной дороги. Тогда построили вот этот дом, в котором я сейчас и живу. Новый вокзал построили в 1952 г. Свет нам провели только в 1963 году. После войны в Кононово быстро построили школу, деревянненькую такую. Потом, в начале 60-х годов построили новую, шлакоблочную школу.

До войны колхозы были небольшие. Алфёрово – деревня была большая, там был один колхоз. Кононово – небольшая деревенька, и Плешково – тоже набольшая деревенька, - они были объединены в один колхоз. Деревни Заленино и Воровая - другой колхоз. Когда Издешковский район ликвидировали (1961 г.), началось объединение. Начали тогда укрупнять. Тогда и Алфёрово, и Кононово стали одним колхозом. А когда образовали совхоз «Алфёровский», тогда уже и всю вселенную объединили. Сестра моя Поля работала трактористкой в Алфёровской МТС после войны. Девку и парня сажали на один трактор. Учили их прямо тут, в конторе МТС. Приезжали специалисты и учили их. Контора МТС до войны была там, где сейчас дом учительницы Клавдии Антоновны. Но потом её перенесли поближе к МТС. Поля моя под трактор подлезла и получила травму ноги. Поэтому батька больше на трактор её не пустил. Пошла она работать кладовщиком в МТС.

«Нам надо было работать, а не учиться…»

В 1953 г. меня наградили медалью «За трудовое отличие». Тогда я и сфотографировалась в своей парадной железнодорожной форме. На медали написано с обратной стороны «Труд в СССР – дело чести». Вид у меня был очень молодой. Подхожу я получать медаль, а меня спрашивают: «Девочка, а сколько же тебе лет?». А мне было уже 25 лет.

Школу я так и не закончила. Если бы закончила школу, то была бы я образованный человек. У меня знания были хорошие, я отличницей была в школе. Мне, бывало, отец, скажет: «Ты будешь у меня бухгалтер». А сестра моя Надя говорила: «А я буду учительницей». Но тогда нам надо было работать, а не учиться.

Вот такие дела».

---

(записано 7 ноября 2009 года)