Разрушенные мечты
Их судьбой была война
Через 70 лет после окончания войны некоторые деревни в Сафоновском и Вяземском районах Смоленской области выглядят так, как будто война закончилась совсем недавно. 18 месяцев немецкой оккупации нанесли местности колоссальный урон, последствия которого ощущаются до сих пор. История не знает слова «Если». Но всё же интересно попробовать представить: как выглядела бы Смоленщина, если бы не было войны? Война разделила жизнь людей на «до» и «после». «До» – обычная мирная жизнь. Как написал в своей книге «Как это было» Иван Яковлевич Абрамов, уроженец деревни Высоцкое:
«Жизнь в деревне была трудной. Но жили. Народ прилаживался к такой жизни, находили выход».
Деревень в Издешковском районе насчитывалось гораздо больше, чем сейчас, и они были многолюдны, ведь крестьянские семьи большие – не менее трёх-четырёх детей, а зачастую и больше. Все поля засеяны, держали много скота. Дома в основном деревянные, незатейливой архитектуры, покрытые соломой. Хороших дорог не было. Ездили и пахали на лошадях. Техники мало, всё делали вручную. Но работало много школ. Образование, в том числе и высшее, стало перед войной общедоступным. Молодёжь стремилась к знаниям. Люди в деревнях работали, радовались, влюблялись, грустили, ругались, сплетничали, рассуждали об экономике, о внешнеполитической обстановке и мечтали о будущем.
Множество раз слышав фразу И.В. Сталина про «вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня…», мы привыкли полагать, что война стала для народа полной неожиданностью. Но это не так. Война уже давно шла. Она шла в Европе. Жители смоленских деревень знали про ужасное положение в Западной Европе, про колоссальные жертвы, про то, что смерть на фронтах пирует. Советские газеты писали о том, что рушатся города, над строительством которых тысячелетиями трудилось много поколений, рушится культура. Утверждалось, что наживается на войне капиталист, буржуй, помещик. И это скоро поймёт европейский пролетариат и поднимется против своих угнетателей.
Андрей Жаворонков, комсомолец, ученик 9-го класса Голочёловской школы, записал 2 января 1941 года в своём дневнике:
«В Европе неизбежна революция. Поднимется миллионная рука народов Европы, и их правительства рухнут, исчезнут, как вода в песке. Близится час всемирной коммуны. Рухнет капитализм, как рабовладельческий строй, как феодализм. Но восторжествует коммунизм на всей планете. Да станет Россия центром Вселенной!».
Голочёловская школа активно воспитывала в своих учениках дух патриотизма. Советские люди мечтали о воцарении справедливого социалистического строя на всей планете. А ещё Андрей Жаворонков мечтал стать писателем…
Тревожные предчувствия витали в воздухе. Деревенские мужики находились в волнении. Они интересовались международными вопросами и думали, что им придётся столкнуться с Германией и пройти по Европе.
Вот ещё одно доказательство уверенности, что скоро будет война. Однажды поздним февральским вечером 1941 года Андрей Жаворонков шёл по лесной дороге домой в Малое Алфёрово из Голочёлова. В его дневнике осталась запись:
«В голове были разные мысли. Будущее. Война. Буду ли я жив на войне? Когда я этот вопрос задал, я упал на совершенно ровной дороге, точно кто сшиб меня. Не будет ли это являться злым признаком моей жизни? Или это просто так – совпадение? Совпадений в жизни много. Или это случайность, на какую я обратил своё внимание? Но почему я обратил на это внимание?».
Ощущение тревоги усиливали пожилые люди. Великий христианский праздник Пасха пришёлся в 1941 году на воскресенье 20 апреля. С присущей возрасту ворчливостью, старухи зловеще пророчили:
«Раньше народ, как маков цвет цвёл. Молодёжь на улицах. Танцуют, играют, веселятся. А сейчас? Не стали признавать бога. Затем вас бог и калечит, молодых... Бог засушил все сады. Засушит и вас, безбожников!».
Сады действительно погибли перед войной – вымерзли уникальные барские сады в бывшем помещичьем имении господ Якушкиных между деревнями Дубки и Уварово. Из дневника Андрея Жаворонкова:
«Зима 1940 года была волшебная. Сильный холод, морозы. Все плодовые деревья умерли, засохли, вымерзли. Много было мёртвых. Малая рождаемость».
Только что завершилось создание колхозов и укрупнение деревень – переселение единоличников с хуторов и участков в деревни. В домах тех, кто не хотел перестраиваться, снимали крыши и вынимали окна. Мужики, отцы семейств мечтали поскорее завершить строительство своих домов. Бобров Григорий Иванович, житель деревни Алфёрово, уезжал зимой на два-три месяца в Подмосковье на лесозаготовки, чтобы заработать денег. Его дочь, Карпушова Александра Григорьевна вспоминала:
«У нас был дом – лучший во всей деревне. Отец сам строил. Всё у нас было, и рамы были хорошие оконные. Отец нанимал троих помощников, когда избу ставил. Говорил так: “Девки! Как избу дострою, буду вам наряды покупать, и учиться вы будете! Главное, избу достроить!”».
Семья Елисеевых вынуждена была перестраиваться в деревню Саньково с участка в Ковязино. Никита Елисеевич Елисеев зарабатывал деньги на строительство собственного дома, кроя крышу магазина в Издешкове. Его дочь Александра Никитична Бояринова рассказала:
«Переезжали с участков плохо, трудно, да и жили тогда плохо. Нам надо было купить стройку в Саньково. Купили стройку – это был ещё не дом, а одни стены. Крышу надо было накрыть, много ещё что надо было доделать. Первым делом сделали дворок, потому что корова у нас была и в Ковязине. Купили железо на крышу, доски на пол».
Перестроиться успели не все – «не управились»... Надо было дома перевозить, но сначала – Финская война, многих забрали в армию, вернулись не все, а потом наступил 1941 год.
В 1941 году в Голочёловской средней школе был первый выпуск (он же стал и последним). Ребята мечтали стать учителями, врачами, лётчиками, агрономами и некоторые, как Андрей Жаворонков, – писателями. По признанию сверстников, Василий Васильев из деревни Уварово обладал несомненным литературным даром. Анастасия Васильевна Волкова, его сестра, вспоминала:
«Был июнь 1941 года. Брат Вася учился в 9-м классе Голочёловской школы. Однажды он пришёл и говорит мне: „Мы пойдём в поход – 9-й и 10-й классы школы. Возьмём с собой фотоаппарат. А ещё у Филиппова Лёньки есть книга, которая судьбу предсказывает. Правду говорит, всё сбывается! Проверяли уже! Будем в походе её читать”. А 22 июня – война. И наш Вася загудел на Днепр, копать противотанковые рвы».
С этого момента их судьбой стала война.
Иван Владимиров из деревни Ульяново тоже учился в Голочёловской школе. В 1941-м ему исполнилось 18 лет, он закончил 8-й класс. Ещё год его не призывали в армию. Тогда на армейскую службу брали с 20 лет. В армию ушли ребята только 1921 года рождения. Он вспоминал:
«Нас – и пацанов, и взрослых – посылали на окопы. По Днепру мы копали окопы в районе деревни Мосалово. Народу было очень много на рытье окопов».
Полоса обороны на Днепре представляла собой развитую и сильно укрепленную полевую позицию с элементами долговременных оборонительных сооружений, с большой плотностью артиллерийского и ружейно-пулеметного огня. И все это оказалось невостребованным. Немцы просто обошли укрепления с севера и с юга.
Андрей Жаворонков также был направлен на строительство оборонительных сооружений: сначала в Старом Селе строили аэродром, а затем их перебросили на Днепр. Там они вместе с московскими студентами рыли противотанковые рвы. На Днепре ребята попали под первую бомбёжку. Это было 3 июля 1941 года. Рядом взрывались бомбы, снаряды, загорелась рожь. Было много погибших.
Старожилы вспоминают, что повестки стали приходить буквально на следующий день после начала войны. Судьбу будущих защитников Отечества теперь определял Издешковский райвоенкомат. Мария Павловна Шмелёва из деревни Реброво рассказала о своём отце Павле Максимовиче Максимове:
«Приехал наш отец, он работал в Вязьме. Приехал и говорит: “Я, наверное, приехал в последний раз. У нас собрание было, объявили, что война. Больше я вас не увижу”. Мать ему говорит: “Да брось ты, как это, больше ты нас не увидишь?!”. А он настаивает. Попрощался, уехал. Так мы его больше и не видели. Он пропал без вести. Куда он попал? Мы не знаем».
«Мой папа в первых рядах пошёл в армию. Как только узнали, что началась война, пришла повестка. Дом наш остался непокрыт – железо осталось, которое на крышу купили. Доски на потолок, на пол... железо, что мамин брат привёз с Москвы – всё это осталось лежать...».
Рассказывают, что забрали почти всех мужиков призывного возраста за исключением тех, у кого была «бронь». Сначала собирались возле деревенских сельсоветов. Потом запрягали лошадей, садились на подводы и ехали в Издешково. Оттуда уходили на войну. Большинство навсегда.
Молодым ребятам, которые находились на рытье окопов на Днепре, тоже прислали повестки. Они должны были появиться в райвоенкомате 11 июля 1941 года. Учеников Голочёловской школы призвали тогда человек двенадцать. Среди них были друзья Андрея Жаворонкова: Миша Рыбаков (комсорг Голочёловской школы) и Коля Пименов. После погрузки в эшелоны на станции Издешково они опять попали под бомбёжку в районе саньковского разъезда. Машинист вовремя остановил поезд – все успели разбежаться. В это же время вышел указ Сталина – эвакуировать скот из западных областей. Вася Васильев отправился с матерью и сестрой сопровождать колхозный скот в Горьковскую область. Немецкая армия тогда уже занимала Смоленск.
В первых рядах, 5-7 июля, пошли на войну и Павел Максимович Максимов, и Григорий Иванович Бобров, и Никита Елисеевич Елисеев, и многие-многие другие. Мужчин забрали, а женщинам судьба определила тяжкую долю: ждать и надеяться. Тогда ещё все думали, что война скоро кончится.
Большинство призванных в первые недели войны или погибли, или пропали без вести. Долгое время родственники не могли ничего узнать о судьбе павших. С большим трудом, сопоставляя скудную разрозненную информацию документов Центрального архива Министерства обороны, удалось выяснить, что многие призванные Издешковским РВК в июле 1941 года были включены в 292-ю стрелковую дивизию и направлены на Ленинградский фронт, где подавляющее большинство из них погибли. Списки безвозвратных потерь этой дивизии сплошь состоят из уроженцев Смоленской области. Это же подтверждают и письма, полученные в августе 1941 года, перед тем, как прервалась письменная связь. Бойцы в письмах писали, что их везут на Ленинградский фронт.
В 292-ю стрелковую дивизию входили 1007-й, 1009-й, 1011-й стрелковые полки и 833-й артиллерийский полк. Формировалась она в Рязанской области, в Селецких лагерях. Командиром дивизии был полковник Попов. 20-24 августа 1941 года дивизия грузилась в эшелоны и по Октябрьской железной дороге отправилась в Ленинградскую область до станции Кириши.
8 августа 1941 года 292-я стрелковая дивизия понесла первые потери при бомбардировке эшелона на станции Анцыферово Октябрьской железной дороги. Дивизия вошла в состав 4-й армии, она была развернута на правом берегу р. Волхов от Кириши до Грузино (12 км восточнее Чудово). По именному списку безвозвратных потерь начальствующего и рядового состава 292-й сд можно сделать вывод, что 30 августа 1941 года дивизия приняла бой в районе деревни Ирса Чудовского района Ленинградской области, а в сентябре были бои в районе станции Кириши.
16 октября противник перешел в наступление на Тихвинском направлении. Имея полуторное превосходство в людях и более чем двукратное в танках и артиллерии, немцы сразу же добились заметного успеха. 16-20 октября 292-я сд была рассечена при немецком наступлении на Тихвин. Два ее полка (1007-й и 1009-й сп) ушли на север вдоль Волхова, а 1011-й сп в тылы – к Тихвину. Могилы смолян остались у деревень Крапивная Тихвинского района и Облучье Ленинградской области (теперь Новгородской области Чудовского района). В конце ноября остатки дивизии были расформированы. Людские силы были влиты в подразделения, находившиеся у Тихвина и у Волхова.
Большинство бойцов, уроженцев деревень Издешковского района, навечно остались лежать в земле под Ленинградом. «Умирал солдат – известным. Умер – неизвестным». Теперь они числились «без вести пропавшими». Но ждущие их женщины тогда ещё не знали, что их близких нет в живых, потому что Смоленщина к середине октября 1941 года была уже полностью оккупирована немецкими войсками. Они продолжали надеяться…
Иван Владимирович Владимиров рассказал:
«В октябре месяце немец прорывает фронт со стороны Брянска и со стороны Духовщины, в Вязьме высаживает десант – и весь Западный фронт остаётся в кольце. Наши войска мотались в кольце – даже трудно себе это представить! Часть смогли где-то вырваться, прорвали кольцо. Большинство попали в плен. Немцы к нам пришли 11 октября. Снега не было, но было холодновато, заморозки были. 11 октября мы были в окопах, потому что бомбили каждый день. Окопы были у нас в полукилометре от деревни. Мы туда и ночевать ходили. Идём утром домой из окопа, гляжу – немцы в зелёных шинелях с краю деревни! Без боя деревню заняли... Мы шли домой, а они оккупировали деревню. Пришли домой, посидели дома. Я был любопытный. Дай, думаю, посмотрю, что делается, по деревне пойду. Вышел я, в конец деревни прошёл. Вижу: человек пятьдесят наших солдат построено в два ряда в шеренгу. В нашей деревне оказались солдаты, которые попали в окружение».
Положение бойцов, сдававшихся в плен, тогда было совершенно плачевным и безвыходным. Они не были виноваты в том, что оказались в кольце окружения. Причиной тому были грубые просчёты верховного командования. 7 октября противник прорвался к Вязьме с севера и юго-востока, и в окружение попали 19-я, 20-я, 24-я, 32-я армии и группа генерала И.В. Болдина. Позже командующий 19-й армией генерал-лейтенант М.Ф. Лукин писал: «4 октября командующий Западным фронтом доложил Верховному Главнокомандующему о положении войск фронта, но И.В. Сталин сразу решения не принял». Тогда ещё сохранялась возможность избежать окружения. 7 октября катастрофа стала неизбежной. Среди военнопленных у деревень Ульяново и Якушкино могли оказаться бойцы 19-й и 32-й армий. В состав 32-й армии входили 2-я, 7-я, 8-я и 13-я дивизии народного ополчения, которые были сформированы из московских добровольцев. Москвичи с июля месяца строили оборонительные сооружения на реке Вязьма, а затем на Днепре.
В окружение под Вязьмой попали и уроженцы Издешковского района, которые волею судеб оказались на Западном фронте. Они пробирались в свои деревни. Удалось прийти домой учителю Кононовской школы младшему политруку Николаю Павловичу Подобедову и жителям Куракино Петру Ивановичу Иванову и Григорию Сысоевичу Медведеву. Подобедова немцы расстреляли (скорее всего, по доносу своих же). Вместе с ним расстреляли начальника станции Алфёрово Николая Илларионова. Местонахождение их могил неизвестно. Иванова, Медведева и других окруженцев немцы обязали работать на железной дороге, так же, как и всех железнодорожников, имевших «бронь» и не попавших на фронт. Таким был и Егор Васильевич Кузнецов из деревни Уварово, который работал стрелочником на станции Алфёрово до войны. Это сыграло трагическую роль в их дальнейшей судьбе.
И.В. Владимиров о последующих событиях в деревне Ульяново:
«В каждом доме было по пятнадцать, по двадцать человек немцев. Прямо на полу стелят, спят. Утром встают, идут на Москву. Эти уходят, назавтра другие приходят. Это длилось около месяца, весь октябрь. Так было в каждой деревне. Когда немец к Москве подошёл, у нас тихо стало».
В это же время Иван убедился, что немцы – «самые последние сволочи». Он вспоминал:
«Был такой случай: я стоял у своего дома и окапывал заговалинок. Едут два немца верхом на лошадях. У немцев такие здоровые лошади были! У нас вообще таких лошадей не было. Едут прямо ко мне. Я прижался к стенке дома. Один направляет лошадь на меня, чтобы подобрать меня под лошадь. Лошадь уже ногами ко мне подошла, но встала на дыбы, не полезла на человека. Немцы загоготали: “Га-га-га!”. И поехали дальше по деревне. Я подумал: “Дурак ты! Лошадь, и та умней тебя оказалась!”».
Иван крепко запомнил этот случай и подумал тогда, что, может, придётся ему ещё с немцами «концы свесть». Всю войну он это помнил. Вскоре представился случай расквитаться с немцами.
В район Старого Села прорвались части Красной Армии – конники 11-го кавалерийского корпуса полковника Соколова. Появление их в конце января 1942 года у деревень Ульяново, Изьялово, Якушкино и Старого Села было следствием приказа Ставки Верховного Главнокомандования «окружить, расчленить и уничтожить основные силы группы армий „Центр” в районе Ржев, Вязьма, Юхнов, Гжатск». Со стороны Ржева на Сычёвку и Вязьму наступали армии Калининского фронта, а из района Калуги в направлении Юхнов и Вязьма – войска Западного фронта. 11-й кавалерийский корпус полковника С.В. Соколова, наступавший с севера, должен был соединиться с частями 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала П.А. Белова, наступавшими с юга. Белов должен был овладеть железной дорогой, а Соколов – шоссейной дорогой Смоленск–Вязьма.
11-й кавалерийский корпус смог продвинуться на юг, в тыл врага на 110 км, однако цели наступления достигнуто не было. Первый раз части Красной Армии оказались у автодороги Смоленск–Вязьма 29 января 1942 года. Впоследствии им удавалось блокировать её несколько раз. Непреодолённым осталось расстояние от деревни Якушкино до деревни Реброво. И.В. Владимиров вспоминал:
«Наша разведка от Белова приходила. Но соединиться они не смогли. Конечно, немцы подтянули силы, и танки подтянули. Высоцкое, Алфёрово, и все деревни за трассой были немецкие. Деревни Якушкино, Желудково, Леонтьево, Изьялово, Хожаево были наши. Бои за трассу длились до апреля месяца. Немец отбил вглубь от трассы на два километра – до Изъялова. Трассу оставил за собой. Особо у него тоже силёнок не было. Большинство ребят в 11-м кавалерийском корпусе были сибиряки. Стояли они в каждом доме в Ульяново по 10-15 человек. Передовая проходила рядом. Изъялово немец отбил, а Ульяново было наше. Бои были рядом, бомбили, артиллерия била по деревне. Нас эвакуировали. Мать с отцом остались дома, а нас, детей и подростков, эвакуировали за Старое Село, в Лаврово. Я там неделю побыл и думаю: “Чего я здесь сидеть буду?”. И решил я проситься в армию. Пришёл в штаб – деревня Искорино. Сказал: “Возьмите меня в армию”. “Сколько тебе лет?” – спрашивают. “23-го года рождения”, – отвечаю. А они говорят, что я очень маленький... Я уходил в армию, штык винтовки был как раз мне по росту. Из армии пришёл – обогнал штык. Я не один такой был. Очень много ребят моего возраста шли, просились в армию. “Ну, если ты так хочешь, то иди в Осташково в медпункт на военную комиссию. Если пройдёшь, то возьмём тебя в армию”, – говорят».
Так Иван Владимиров оказался в армии. Его зачислили связным к командиру эскадрона старшему лейтенанту Вороткову. Вместе с солдатами он с февраля 1942 года участвовал в боях, воевал за деревни Изьялово, Енино, Леонтьево и другие. Последний его бой за родные деревни был 25 марта 1942 года:
«Мы наступали на деревню Леонтьево. Днём мы вышли на исходные позиции на опушку леса. В Леонтьево был немец, а мы – на опушке леса. Весь лес занимали наши. Вывели нас на исходный рубеж, и день мы лежали в снегу. Было уже 25 марта, а снег был очень глубокий. Вечером стемнело, мы начали наступать на деревню. Я был не единственный, сотни были таких пацанов, как я: во всём своём одетые, среди настоящих солдат. Деревню мы взяли. Правда, очень много наших полегло. Деревню мы взяли, а немец ночью стал наступать на нас. Это было примерно часа в два ночи. Вообще-то немец редко ночью воевал. Из Желудково и из Сережани – с двух сторон он на нас наступал. Бой длился часа два. Бой шёл страшный. Были у нас и раненые, и убитые».
В том бою Иван был ранен в руку и, сдав винтовку, отправился домой, в свою деревню. Как раз в это время в его доме расположилась санчасть. Там рану перевязали и дали Ивану направление на выход в тыл, в город Андриаполь. Из Андриаполя на санитарном поезде он добрался до Москвы.
И.В. Владимиров о дальнейших событиях:
«Обработали мне рану и отправили в Рязанскую область в город Спас-Клепики. Там был настоящий госпиталь. Ранило меня 25 марта, месяца три я провёл в госпитале. Подзажили раны – и обратно на фронт.
В июле 1942 г. 11-й кавалерийский корпус вместе с 39-й армией попал в окружение юго-западнее Ржева. Вермахтом была проведена наступательная операция под кодовым названием «Зейдлиц» против соединений Калининского фронта, попавших в окружение. В ходе этой операции в плен попали свыше 30 тыс. красноармейцев. Среди военнопленных были смоляне, которые так же, как Иван Владимиров присоединились к 11-му кавкорпусу в ходе его зимнего рейда к автостраде Смоленск–Москва. Некоторые из них уже были в окружении в «Вяземском котле», но тогда сумели избежать плена.
С августа по декабрь 1942 года части Западного и Калининского фронтов продолжали бесплодные попытки занять города Гжатск, Ржев и Сычёвку. Безвозвратные потери были огромны – до полутора миллиона бойцов и командиров. Иван Владимиров вернулся в строй и был непосредственным участником тех событий. Он рассказал:
«Ещё в госпитале я был во всём своём, и из госпиталя во всём своём выходил. В Москве, в Мытищах есть местечко Костино – там был пересылочный батальон. Нас там собрали, сформировали, и дали мне военную форму. И – обратно не Западный фронт, под Гагарин (тогда был Гжатск). Потом перебрасывали под Сычёвку на Калининский фронт. На Западном фронте я был в 19-й стрелковой дивизии. Когда привезли на Западный фронт, построили нас и человек 10-15 вызвали из строя. И меня в том числе. Нас отправили в школу младших командиров. Прямо при фронте была школа – два-три километра от передовой. Два месяца – и присваивают тебе звание. Мне присвоили сержанта. Отправили обратно на передовую. Но был я уже командиром миномётчиков – миномётного расчёта. На Западном и на Калиниском фронтах я уже воевал с расчётом».
В августе 1942 года Иван Владимиров был вновь легко ранен, а 31 декабря 1942 года его наградили медалью «За отвагу». Дивизию, в которой он воевал, разбили «в пух и прах». Оставшиеся части отвезли в Тульскую область, переформировали, пополнили и отправили на юго-западный фронт, под Харьков.
Тем временем пришло долгожданное освобождение на Смоленскую землю – Издешковский район был освобождён в марте 1943 года. Немцы сделали то, чего не сделали наши армии в октябре 1941 года: поняв, что их группировкам войск на Ржевско-Вяземском плацдарме угрожает окружение, они начали 2 марта организованное отступление на запад. Отступая, немцы сожгли все деревни дотла. Все дома – и старые, и новые, пожрал беспощадный огонь вместе с возлагавшимися на них надеждами и мечтами.
Уроженцы Смоленщины погибли, защищая подступы к Ленинграду, а их жён и детей довелось освобождать бойцам 132-го гвардейского стрелкового полка 42-й гвардейской стрелковой дивизии. 18 марта 1943 года после ожесточённого боя у деревни Зимницы, оставившего на полях много убитых, районный центр Издешково был освобождён. Потом убитых стали хоронить.
В полностью сожжённой деревне Саньково солдаты стали копать братскую могилу на огороде. К ним подошла женщина, хозяйка огорода и сказала: «Ребята, это же огород… зачем вы тут копаете?». Они ей ответили: «Мать, неужели тебе жалко земли? Мы столько освобождаем этой земли, а тебе её жалко…».
Тела погибших солдат пришлось собирать и хоронить и самим женщинам. Могилы на огородах у некоторых из них были ещё с октября 1941 года, и, как только закончилась оккупация и наладилась почтовая связь, они спешили сообщить родственникам погибших печальную весть. Мария Андреевна Чирова из деревни Панфилово Семлёвского (ныне Вяземского) района писала письмо 4 апреля 1943 года в Куйбышевскую область, сидя в окопе, так как её дом был сожжён немцами. Письмо было адресовано жене красноармейца Михаила Ивановича Куликова, который попал в окружение под Вязьмой и был убит рядом с её домом. Мария Андреевна писала:
«…12 октября 41 г., во время боя был убитым. Три пули, две в голову попали, развернут весь череп, правый глаз, и третья пуля попала в живот. Погиб на нашем огороде и мы, вместе со своими товарищами, со слезами на глазах, вырыли могилу здесь же на огороде, завязали белым платком голову, подстелили соломки, завернули в простынь, ну и, конечно, попрощавшись, закопали… Теперь, как только подсохнет, так мой долг перед Вами – обделать могилу, т.е. обложить дёрном».
И сколько спокойной обречённости, понимания неизбежности судьбы в словах одной женщины, потерявшей мужа, другой женщине:
«Вас прошу не расстраиваться, видимо судьба такая. Я тоже получила такое же сообщение о муже. Ничего не поделаешь. Остался тоже сын без ничего. Несколько раз подвергались зверствам фрица при его отступлении, вещи все, даже парнишкино бельё, здесь же на глазах изжёг, а что хорошее забрал, молодёжь всю угнал, селение сжёг, стариков и детей на месте очень много истерзал. Вообще тяжело вспоминать о тех днях, когда это происходило… Наше оставшееся население находится в окопах, потому что до единого дома сожгли, питаться приходится тоже птичьим молочком, пишу я на дверцах окопа, поэтому так небрежно».
И в конце добавляла:
«Не обижайтесь, что так скудно пришлось похоронить Вашего мужа Мишу. Посылаю его медальон на вечную память Вам и вашим детям, если есть».
Имена не всех павших бойцов удавалось тогда установить и сообщить родным: «От героев былых времён не осталось порой имён. Те, кто приняли смертный бой, стали просто землёй и травой…».
Как только территорию освободили от немецких захватчиков, сверстников Ивана Владимирова – молодых ребят 1923-1925 годов рождения стали забирать в армию. Уже 19 марта 1943 года призывников собрали в Бессонове в уцелевшем барском доме. В Издешкове, где до войны находился райвоенкомат, не осталось ни одного строения, всё было сожжено немцами при отступлении. Потом новобранцев немного подучили – в течение двух недель, и отправили воевать. Многие из тех ребят пополнили ряды 251-й стрелковой дивизии, которая перед тем освобождала Издешковский район, наступая с севера, со стороны Сычёвки и Ржева. Именно на их долю выпало освобождать родную землю вместо погибших отцов, участвовать в боях в Сафоновском и Ярцевском районах. Многие из них здесь и погибли – остались в братских могилах у станции Дурово и деревни Рыбки Сафоновского района, деревень Кудново и Хоблино Ярцевского района. Но некоторые дошли до Белорусской ССР и Литовской ССР, и даже до Восточной Пруссии (местечек Гросс Роминтен и Штольценберг), и вечно покоятся там.
Мария Павловна Шмелёва из деревни Реброво рассказала о своём брате Егоре Павловиче Павлове и его сверстниках:
«Очень мало-мало, кто из молодых вернулся. Всех положили. Под Днепром много их погибло. А мой брат до Литовской ССР дошёл, там погиб – 18 июля 1944 года. Не вернулся с войны, как и отец, который ушёл на войну в июле 41-го. Погиб он в Литовской ССР деревня Варейки Яновского района. Были от него письма. В армию его взяли сначала пулемётчиком. Потом его контузило. Он стал санитаром. И вот, будучи санитаром, он погиб в Литовской ССР. Воевал в 251-й стрелковой Витебской дивизии. Извещения о смерти и брата, и отца у нас целы, мы их до сих пор храним».
Больше всех на свете ненавидят войну матери. В освобождённые деревни стали вновь поступать письма с фронта от солдат, и стали приходить «похоронки». «Похоронок» было много. Это была страшная, непоправимая беда: «если крикнут все люди земного шара, – ни один из погибших даже не вздрогнет…».
«Когда получили извещение, что отец погиб, мать плакала, тут и говорить нечего – все плакали. А когда пришло извещение, что сын погиб, она от сельсовета до дома – метров 800 там было, ползком ползла… На крыльцо мы её тащили, идти она не могла. Когда отец погиб, её эта новость не так поразила. Время такое было – умирали люди, гибли, извещения получали – как будто, так и надо. Очень надеялась она, наверно, ждала, что сын вернётся. Всё же он до Литовской ССР дошёл... За время войны люди стали равнодушны к смерти: идут по лесу, видят – лежит убитый, никого это не трогало, дело обычное. Ну, кости и кости… Пришли извещения о смерти кого-то из соседей – что делать, война…».
Судьбой было предначертано этим женщинам пройти жесточайшее испытание на прочность. Ужасным было то, что часто в извещениях указывалось «пропал без вести», ведь уроженцы Смоленской области погибли в первые месяцы войны, когда Красная Армия терпела одно поражение за другим. Документы, уточняющие потери, либо некому было заполнять, либо они пропали. Архив Издешковского РВК сгорел. В Центральном архиве Министерства обороны не сохранилось ни одного документа, способного пролить свет на судьбу призванных в первые дни войны и не вернувшихся домой. Семьи пропавших без вести почти приравнивались к семьям изменников Родины. Им государство не оказывало никакой помощи. А помощь была необходима, потому что негде было жить, нечего было есть.
Перед отступлением немцы загнали всех работавших на железной дороге в товарные вагоны и повезли в Германию, в рабство. Егору Васильевичу Кузнецову удалось бежать, вскрыв дверь вагона, а Петр Иванович Иванов и Григорий Сысоевич Медведев оказались в немецких концлагерях. Медведев вернулся в 1945 году домой, а Иванов после плена попал в советские лагеря, где погиб. После освобождения Издешковского района в марте 1943 года Егора Васильевича Кузнецова призвали в армию, но сначала отправили в штрафбат за то, что он работал на немцев. В военное время не учитывалось, что не работать было равносильно смерти. Кузнецов не погиб в штрафбате, выжил.
Весной 1943 года был призван в армию из Горьковской области Вася Васильев, которому исполнилось 18 лет, а Иван Владимиров тем временем оказался под Харьковом. 16 февраля 1943 года в ходе развития наступления Красной Армии, начатого после Сталинградской битвы, Харьков был освобожден силами Воронежского фронта. Однако контрнаступление немецких войск в середине марта 1943 года привело к повторной сдаче города. Иван Владимирович вспоминал:
«Взяли мы Харьков. До Полтавы наша дивизия километров 15 не дошла. Немец подготовился и обратно нас погнал. Обратно сдали Харьков. Попал я в кольцо, в окружение, был снова ранен. Под Харьковом есть река – Северный Донец. Лёд ещё был тогда на реке у края. Не добежал я до укрытия, снаряд разорвался, и осколок попал мне прямо в пах. Ребята тащили меня, но мы были в валенках, в тяжёлом обмундировании. Я им говорю: «Бросьте вы меня…». Это было 19 марта. Они оставили меня в блиндаже, я потерял сознание. Очнулся в деревенском доме. Я потерял много крови, потерял сознание. Оказалось, что женщины из деревни пошли на другой день после боя собирать, что на поле боя осталось. Зашли они в блиндаж, и нашли меня. Перевернули – оказался я живой. Женщины притащили меня в дом, и я пришёл в сознание. Два месяца хозяйка дома меня выхаживала. Село Александровка, в котором я очутился, тем временем оказалось на оккупированной территории. Наши отступили, Харьков сдали, немцы снова заняли эту территорию. Когда встал на ноги, я собрался уходить, чтобы перейти линию фронта. Я уже был настоящий солдат, был награждён медалью «За отвагу». У меня было и удостоверение, и комсомольский билет. Женщина, что меня выходила, все мои документы и награду зашила в одежду по разным местам».
Но не так-то просто было вернуться к своим. Та линия фронта, которую Иван Владимиров пытался перейти, называется теперь «Курская дуга». С марта месяца до августа он бродил по Харьковской, по Полтавской земле, ночевал в стогах и в оврагах, выпрашивал в деревнях кусок хлеба. В августе ему удалось пробраться к своим в районе населенного пункта Великая Писаревка в Сумской области, на границе с Полтавской. Предусмотрительность его спасительницы, зашившей в одежду все его документы, спасла его от штрафной роты. Он сразу же был зачислен в часть.
Только с четвёртой попытки, 23 августа 1943 года, город Харьков был окончательно освобождён в ходе Харьковско-Белгородской операции. Пока Иван Владимиров блуждал по Харьковской и Полтавской земле, его земляк лейтенант 283-й сд Михаил Рыбаков, бывший комсорг Голочёловской школы, погиб – умер от ран в августе 1943 года, и был погребён в деревне Высокое Мценского района Орловской области. Другие ребята – ученики Голочёловской школы Андрей Жаворонков и Коля Пименов – попали в Ульяновское танковое училище. После окончания училища получили танки в Челябинске, и были направлены на Западный фронт. Они освобождали Ельню, потом Красный, Оршу. В бою под Оршей в марте 1944 года Жаворонков был тяжело ранен. А Николай Пименов остался в строю – был командиром танка 35-го Отдельного Гвардейского Тяжелого Танкового Новгородского полка, воевал в Восточной Пруссии. За проявленные отвагу и мужество имел награды.
Иван Владимиров продолжал сводить счёты с «немцем» на фронтах Великой Отечественной войны. Он прошёл со 2-м Украинским фронтом, потом 1-м Украинским всю Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию, Чехословакию. День победы встретил в городе Колужвар в Северной Трансильвании. Война закончилась полным разгромом «немца».
Известие о победе 9 мая 1945 года зажгло надежду в сердцах женщин, что скоро их солдаты вернутся домой на разорённую Смоленщину, где их очень ждали, где они были очень нужны. Ровно четыре года назад в этот день – 9 мая 1941 года, выпал снег в деревнях Издешковского района. Этого редкого для Смоленщины явления никто в 1945 году не помнил, да и не вспомнил бы и сейчас, если бы Андрей Жаворонков не сделал запись в своём дневнике 1941 года. Природа в тот день оделась в белое чистое одеяние, стало необычно светло и свежо. Конечно, это «просто совпадение, каких в жизни много».
В 1945 году Иван Владимиров мечтал побыстрее вернуться домой, на разрушенную и сожжённую дотла Смоленщину. Он очень был нужен дома, где его ждали мать, сестра и больной отец. Но и тут судьба распорядилась иначе. Его не отпустили домой, а отправили служить в оккупационные войска в Германию:
«Ещё на два года! Наш любимый Иосиф Виссарионович сказал, что нашему году война не засчитывается!!! Мы должны были отслужить настоящую службу. Так что я ещё два года служил в Германии старшиной в штрафном батальоне». И только в 1947 году Иван Владимиров вернулся домой: «Вернулся я в свою родную деревню Ульяново демобилизованным солдатом. Отец меня дождался. Когда я пришёл с войны, он уже плохой был, очень больной. Умер в возрасте 49-ти лет в 1948 году. Старшего брата не дождался. Старший брат мой 20-го года рождения погиб на фронте. Он служил кадровую, когда война началась».
Вернулись с войны Андрей Жаворонков, Коля Пименов и Вася Васильев, который до войны поражал друзей своим литературным даром. Васильев попал на Дальний Восток, участвовал в войне с Японией, освобождал Манчжурию в августе 1945 года.
Наступило время, когда можно было задуматься о реализации юношеских мечтаний. Жаворонков и Васильев поступили в МГУ, Андрей – на исторический факультет, а Василий – на отделение психологии и логики филологического факультета. Оба стали преподавателями.
Родственники дождались Григория Ивановича Боброва. Пришёл он в 1946 году к пепелищу своего нового дома. Выяснилось, что попал он не на фронт, а в город Гурьев, где работал где-то в горах на вредном производстве. Его дочь А.Г. Карпушова рассказала:
«Пришёл он больным, весь жёлтый был… потерял здоровье там на работе. Пришёл в обносках – одежды у него не было, вся она на нём разваливалась. Хотели постирать – вся одежда распалась. Надо новое всё было покупать, да и кормить его надо было».
Александра Спиридоновна Кузьмина из деревни Саньково дождалась с войны своего отца Спиридона Тимофеевича Тимофеева:
«Папка с войны пришёл – он был два раза раненый. Последний раз – в Германии, на реке Одер. Призван на войну он был с первого дня. Ранили его перед самым концом войны. На двух костылях он был. Привезли его из райвоенкомата на лошадке, с поезда встретили 28 августа 1945 года. День был приметный – праздник Успенья, престольный праздник в деревне».
Продолжали ждать и тех, кто числился пропавшим без вести, и даже тех, на кого получили «похоронку». И не зря. Родственники железнодорожника Егора Васильевича Кузнецова из деревни Уварово получили извещение о его смерти, когда он был контужен под Ковелем в марте 1944 года и находился без сознания 15 суток. Он воевал в составе 1-го Украинского фронта, был командиром взвода в 139-м инженерно-сапёрном батальоне. В сентябре 1944 года принимал участие в освобождении Праги, был награждён медалью «За отвагу» и орденом Боевого Красного Знамени. Егор Васильевич выжил, вернулся домой, в свою деревню Уварово, не успев даже получить награду – очень торопился увидеть родных.
Пришла «похоронка» и семье Прокопа Ивановича Иванова из деревни Третьяково. В извещении говорилось, что он погиб под Ворошиловградом (ныне Луганск). Получилось так, что он был контужен на поле боя, а свои санитары его не нашли. Его «откопала» другая часть. Домой его привезли раненым с сопроводителем. Болел он очень сильно, пожил три месяца дома и умер в декабре 1945 года.
Гораздо больше было тех, кто не пришёл с войны. Александра Никитична Бояринова из деревни Саньково рассказала:
«Нас освободили, мы стали бегать в Издешково, ждали папу с войны... Все приходят с войны, а папы всё нет и нет... Ой, все идут и идут с войны, а нашего папы всё нет... так и нет... и по этот день нет...».
Отец Александры Никитичны – один из тех, кто попал в 292-ю стрелковую дивизию, под Ленинград. Она сокрушается:
«Наш папа числится без вести пропавшим. За отца хоть бы рубль дали! Даже сейчас мне обидно против других – участники войны получают деньги, а мой отец Ленинград защищал, погиб там... А нам за это никаких привилегий, никакого почёта...».
Матери уже мечтали о счастье не для себя, а для своих детей. Они надеялись, что вырастут их дети, и станут им опорой в старости. Но война оставила на земле слишком много оружия, и оно продолжало убивать их близких. Александра Спиридоновна Кузьмина рассказывала:
«У тётки моей муж погиб на фронте, и старший сын погиб на войне, а младший, мой ровесник Толя Киреев, подорвался в Шапуровском лесу на снаряде… Пошли в Шапуровский лес три деревенских мальчика. Что-то они там разрядили, снаряд какой-то… – их в куски разорвало. Собрали куски – твоего, моего, не понять чьего… так и хоронили. Хоронили в Негошево, где наша церква была. Тётка моя, его мать, всё говорила: “Как помру, положите меня в Толину могилку”. Умерла, когда было ей 82 года. Всю жизнь она плакала по сынам – и по одному, и по другому… приговаривала: “Жалко, жалко мне мужика моего Алёшу! А детей – сил нет, как жалко…”».
Судьба была жестока и несправедлива к этим женщинам.
Истина и справедливость – это то, к чему имеет смысл стремиться. Но если бы человечество стремилось к справедливости, оно бы давно её добилось. Несправедливо, что спустя более 70 лет после окончания войны остаётся много заброшенных могил.